Возвращение бумеранга или: Берегите пальцы

Автор: Владимир Узких

Пролог
Давным-давно мои дети, первоклашка и третьеклассник, принесли домой радостную весть: «Папа, у нас конкурс на лучшую самоделку!» И закипела работа.

Нашлись копии подлинных чертежей, материал, время и горячее желание. Мы представили на школьный конкурс австралийскую экзотику: планирующее копьё, лук и бумеранг.

Копьё летало ровно и красиво. Вскоре его украли. Лук стрелял метров на двести. Он, изготовленный из беговых лыж, до сих пор висит в моём рабочем кабинете. А вот бумеранг.

Завоевав в конкурсе первую премию - дефицитную тогда мягкую игрушку, - дети выревели обратно поделки. Так вот, взрослые, папа (автор этих строк) и его знакомые, всё лето забавлялись бумерангом. Он летел прямо, через три десятка метров взмывал круто вверх, выписывал пару петель и стремительно возвращался. Он бешено вращался, беззвучно рассекая острыми кромками воздух, и плашмя падал за моей спиной. Эти «игры» закончились тем, что, пущенный нетвёрдой рукой заинтересовавшегося прохожего, бумеранг по возвращении врезался в асфальт и разлетелся вдребезги.

Однажды я, загипнотизированный полётом бумеранга, едва успел увернуться...
Не верьте тому, что бумеранг на излёте можно поймать руками! Если ловите, значит, вы запускаете не настоящий бумеранг - настоящий срезает головы.

Спустя годы я вычитал в журнальной литературе, что раздобыл чертежи боевого бумеранга.

Юрий Прибытков
Сложный, очень сложный человек. Кто-то называет его правдоискателем, кто-то разоблачителем. А я в числе, наверное, немногих называю Юрием Фёдоровичем.

Смотрю на людей нынешней городской власти: кто из них помнит его демарши на заседаниях малого и большого городских Советов народных депутатов? Кто из помнящих может сказать: «Слава Богу, око Прибыткова меня не коснулось.»? Таких, пожалуй, нет. Но не слышал я, чтобы при встрече Юрию Фёдоровичу говорили примерно так: «Юра, ты не прав...»

Он, бывший военный дознаватель, умеет и (вот ведь странно!) любит докапываться до подноготной. Не потому странно, что любит, а потому, что он действительно странный человек. Скажите на милость, что изменилось в нашей с вами жизни от его бескомпромиссности?

Он был на пике популярности, на высочайшем душевном взлёте тогда, когда по всей России гремела ЛДПР Жириновского. Никто не смог сплотить людей, молодых и старых, вокруг партийного флага так, как сделал это Прибытков. Он был истинным лидером и шёл вперёд, как танк, за ним не боялись идти другие. И самое удивительное-то: он не мешал работать другим. Сужу по себе, поскольку в свободное время года три редактировал (ну, и что из того?) их партийную газету. Это уж потом Юрий Фёдорович, столкнувшись с внутрипартийным беспределом в городской организации, пошёл на бывших соратников войной. Не исподтишка, не интригански, как это умеют бесчисленные его недоброжелатели. Он, конечно же, не безгрешный (все мы люди-человеки), всегда поступал по-русски: «Иду на вы!» и писал в Центральный Аппарат ЛДПР... Партия за три года успела прогнить насквозь, от Березников до Москвы.

Вы бы видели, как этот майор в отставке, гроза расхитителей и политиканов, тушевался, когда сталкивался с делом, в котором не был профессионалом. Он доверял и верил тем, кто рядом. Не знаю, как сейчас, давно не беседовал с ним по душам.

Часто слышу: «Прибытков? Ха, да он то туда, то сюда мечется». Мечется... Не оттого ли, что его богатейший опыт общественника, его личные архивы, его летопись «перестроечных» Березников до сих пор не востребованы? Нигде. Никем.

...А он продолжает мозолить глаза в горадминистрации и избирательной комиссии. По вечерам выгуливает любимого пса красивой породы спаниель - упитанного и ласкового. Я уверен, в глубине колючей и прямой прибытковской души теплится вера в то, что он нужен городу.

Владимир Агалаков
«Нам нужны неудобные люди». Ничего подобного я не слышал ни из чьих начальственных уст. Это однажды сказал Владимир Алексеевич.

Не видел я прежде, чтобы первый секретарь горкома КПСС стучал по столу кулаком перед нашкодившим директором предприятия и грозил лишить партбилета (тогда - равносильно лишению должности). Он стучал и повергал в трепет.

Журналисты при нём осмелели и писали то, что думали. Он не давал их в обиду никому.
Город похорошел и очистился от многолетней грязи на улицах.

Он носился с предприятия на предприятие, успевал за день то, что его предшественники не успевали и за три дня. Он сочетал в себе демократичность и абсолютизм. Его боялись, поэтому, наверное, он уехал в Пермь с огромным шлейфом домыслов и слухов о нём.

Он стал правой рукой одного из пермских магнатов Сергея Левитана, издателя скандально известной газеты «Губернские вести». Несколько лет назад я был в Перми у Агалакова. Как только речь зашла о губернаторе и его сподвижниках на местах, Владимир Алексеевич, не рассуждая, рубанул рукой воздух: «Ворьё!»

Его патрон проигрывал одну избирательную кампанию за другой. Неизбежно наступило разочарование...

Геннадий Белкин
Не могу представить Березники восьмидесятых годов прошлого века без этой одиозной фамилии. Одиозной её сделали мы, тогдашние журналисты, опьянённые свалившейся с неба свободой слова.

Горбачёвское похмелье, кажется, прошло. Геннадий Георгиевич давно в непроглядной тени, вне истории и общества. А где же мы, скорые на расправу журналисты тех лет? Один на пенсии. Другой, потеряв всякий интерес к политике, занялся беллетристикой. Третий, четвёртый, пятый... Те вообще покинули наш город и построили себе новую жизнь на новом месте.

Никто не высечен принародно в публикациях так сильно, как Белкин. И никто, понимаете, никто до сих пор не скажет, также принародно: «А ведь Белкин-то не разграблял город! Да, возможно, он был старорежимным. Да, не любил журналистов». А за что любить нас? За то, что мы зачастую бьём, зная, что не получим сдачи?

Я много беседовал о Белкине с достойнейшими, на мой взгляд, людьми, с разными, даже полярными, взглядами: Леонидом Палушкиным, Владимиром Кулаковым, Алексеем Кузнецовым, да с тем же Прибытковым, наконец! Я, знаете ли, ловил в их словах нотки сожаления. Поверьте, уж Алексея Кузнецова, того самого, кто первым внёс в город запретный пятнадцать лет назад флаг-триколор (нынешний государственный) никак нельзя отнести к сторонникам Белкина. Но и он, помню, ценил достоинства этого человека: хозяин слова, города и экономики.

... А он был далеко не подарок, этот Белкин. Ух как не любил нас, журналистов (правда, не всех)! Даже с газетой судился.
Но это уже дела давно минувших дней...

Анатолий Щелконогов
В истории Березников его страничка самая, пожалуй, короткая, но яркая. Знакомая журналистка сказала мне: «Он пришёл спасти город». Как точно сказано. Ведь правда, наш город ему, соликамцу, челом бил. Наш город был обескровлен.

Анатолий Афанасьевич дал согласие, хотя знал, на что шёл. Безумствовала кооперация. Экономика уходила в криминальную тень. Нарождались рэкетирские и посреднические кланы, крупные предприятия стояли на пороге краха, потому что рубль, брошенный правительством на произвол судьбы, искал спасения во всевозможных биржах-однодневках.

Москва очумела от политических баталий и Березники вторили ей.
Это как раз тот случай, когда имя человека послужило хоть какой-то гарантией того, что называют стабилизацией.

Он не выдержал атак чересчур наглых «новых русских» и чрезмерно принципиальных критиканов из "новых демократов". Он почувствовал, что город, который слёзно просил его о помощи, пассивно наблюдет, как спаситель бьётся головой о стену, окружённый вседозволенностью и безнаказанностью.
Он ушёл без обиды, тихо. Одного года его мэрства хватило для того, чтобы в недрах березниковской демократии созрели новые силы.

Светлана Волкова
Одна из самых ярких личностей в Березниках эпохи перестройки, представитель редкой тогда профессии - социолог. Город бурлил и выплёскивал на политическую арену всё новых и новых своих героев.

Светлана Архиповна была влюблена в своё громкое время. Она стала генератором идей в обновлённой представительной власти. Без нее невозможно и помыслить об атрибутике новой власти, Уставе города. Сейчас тогдашняя реорганизация местной власти, создание так называемого малого Совета кажутся чехардой. Однако не стоит забывать, что такие люди, как Светлана Волкова, не разрушали основы общества, национальную идею. Кто знает, не было бы горбачёвских перегибов и недогибов, возможно, наша история не пополнилась бы новыми именами.

А она, между прочим, принимала самое активное участие в «аресте» горкомовских имущества и помещений.

Светлана Архиповна теперь рядовая жительница города, как все мы ходит по улицам, в магазины, здоровается со знакомыми. Они часто видят её глаза печальными...

Сергей Кушнин
Ещё одна неоднозначная личность смутного времени нарождающейся новой России. Знаю, он противился попыткам подобных публикаций. Однако Сергей Семёнович был-таки фигурой публичной - городом руководил как-никак, и поэтому публичности ему не удалось избежать. Особенно в критике.

... Может быть, его стоит высечь за то, что лишил крыши над головой работников реставрационного участка? Так ведь в результате (при его открытой поддержке и после круглосуточного дежурства инициативной группы верующих) народу отошла церковь Иоанна Предтечи.

Его отношение к прессе стала легендой: никто не смел зайти в кабинет главного городского начальника, если он беседовал с журналистом. И на время не смотрел.

Ему не повезло: в его время вышли на пик передел крупной собственности, концентрация капитала. Его заслуга в том, что, лавируя между слабыми и устаревшими законами, неокрепшей и популистской общественностью и сильной олигархией, отодвинул срок многих событий. Самое страшное из них - перетекание промышленного капитала из Березников в другие города и регионы.

Этих вещей достаточно, чтобы быть благодарным Кушнину. Даже при том, что были на его работе и глубоко личные срывы. Но не будем ворошить прошлое: оно полно слухов и закулисных разговоров.

Леонид Филькенштейн
Уже неизлечимо больной, он рассказывал мне о том, каким будет парк через год, через десять лет.
Поговаривали, что Леонид Владимирович выходил по инстанциям почётное звание Заслуженного работника культуры. Пусть так. После его смерти пришло понятие слова “заслуженный”.

Все свои многочисленные личные связи он употребил на дело последних лет жизни - на становление городского парка... Финкельштейн сумел сделать так, что после него долгие годы, при «никаком» бюджете, только на его имени, пока еще держался наш любимый парк, остров детства, отдыха и любви.
Оставшиеся сподвижники Леонида Владимировича не могут без слёз вспоминать о своём директоре, балагуре, чудаке, энтузиасте.

До сих пор висит в воздухе предложение Управления культуры, журналистов “БР” присвоить парку имя Миндовского, а на видном месте установить памятную доску с добрым именем Филькенштейна. А то люди уже забывают, кто положил свою жизнь на то, чтобы наши дети развлекались на всевозможных аттракционах, а их родители прятались от зноя и обыденной суеты на лавочках под сенью дерев.

Станислав Божков
Он был частым гостем редакции. Он воспрянул духом: в стране гремели гласность и демократия.
Однажды зашёл в мой кабинет, в стареньком пальто и коричневой цигейковой шапке. Присел. Поставил рядом с собой звякавшую бутылками авоську.
-Будешь? А я буду. Дай стакан.

Выпил. Бутылку аккуратно поставил в карман пальто. И начал говорить о том, что получил долгожданное письмо из Сан-Франциско с приветом от предстоятеля Русской Зарубежной Церкви архиепископа Иоанна. Он показал парижскую русскоязычную газету “Мысль” с его опубликованными стихами.

Он сказал, что даже сейчас, когда свобода, его ни в какую не отпускают за границу: во Францию, Германию, Америку. Туда, где ждали и готовы устроить его жизнь. Туда, где знали и понимали его поэзию, пронизанную пафосом, лиризмом и болью за Родину.

Он хмельно вздохнул.
-Дай бумажку.
Я протянул ему чистый лист. Он оторвал кусок и, покачиваясь, писал на нём карандашом. Не прощаясь, ушёл.
Наутро вернулся, бодрый, весёлый.
-Ты готовишь подборку моих стихов, возьми это.
Я прочитал и остолбенел: “Мы зачаты на чёрной золе...”

Поэт, печник, забияка и собутыльник, не нужный ни старым, ни новым властям, ни занятой политическими играми общественности, он сгорел на костре в лесу, убитый неизвестными подонками. Станислав Божков, грешный и святой, человек-мученик, навсегда остался гонимым пророком в своей многострадальной земле. Чтобы понять это, надо прочесть его поэтический манифест - книжку “Красный квадрат”, единственную при жизни и после...

Игорь Неверов
Я не был ни другом ему, ни соратником. И хотя находились мы, по одну сторону баррикады, но наши позиции - на разных флангах.

Он первая жертва всеобщего нигилизма в эпоху переживаемой нами очередной революции, не дай Бог очередного эксперимента, уже демократического. Первая, потому что именно его гибель потрясла город.

...Так получилось, что в минуту выбора рядом с Игорем Александровичем не оказалось тихого старца, который один, своей мудростью, заслонил бы этого большого человека от ещё большего и, увы, злого мира. Друзья - космонавты, писатели и учёные- далеко, да и сами они нуждаются в помощи. Общественность, знаменем которой часто было имя Игоря Александровича, давно захирела. Власть полгода не являлась таковой. Кругом - нечто подобное каннибализму: если ты не съешь, тебя съедят. Помощи ждать неоткуда.
- Как?! Такой сильный человек...
- Он не имел права!
- Но он сделал свой выбор...

Да, он был сильным. Сила его питалась верой, снова повторю, в нужность родному городу.

Да, он не имел права, но не знал об этом, так как не относил себя к верующим в Христа.

Он сделал свой выбор? Вы что, ставите Игоря Александровича в один ряд с пациентами психиатрической больницы?!

...Неверов, этот гигант, оказался один. Все уповали на его мощь и не разглядели простого, человеческого одиночества.

Он всё рассчитал, он знал, как встрепенётся город. Он надеялся, что смерть заставит людей говорить правду о нём, о власти, обо всех нас.
На гражданской панихиде бывший первый секретарь горкома КПСС (60 - 70-е годы ХХ века) Роберт Вагин сказал то, что думали сотни пришедших на похороны. Сказал так, что в зале стих гул: “Его затравили”.

Хотелось бы обвинить кого-то. Но не поддадимся этому искушению. Люди того времени, да и более позднего, “перестроечного,” делали эпоху, как говорится, двадцать пять часов в сутки. Забывая о тех, кто подрастает рядом. Подрастающие были лишены учителей (по жизни). Они, те подростки и молодые, выросли, возмужали, пришли в бизнес и во власть не обогащенными знаниями и традициями старших и мудрых. В таком окружении Игорю Александровичу при жизни не суждено было увидеть иного пути...

Эпилог
Мы, отцы и матери тех лет, упивались свободой и мечтами о скором благоденствии. Мы огромную часть жизни просиживали перед экранами телевизоров и ловили слова, слова... Мы убивали время на митингах и в кухонных разговорах о Гдляне и Иванове (а ну, кто помнит их?). Мы разменивали бесценные домашние вечера на хмельные споры о политике. Мы не увидели, как выросли наши дети.

Теперь ОНИ вершат наши судьбы... Они стесняются нас, проморгавших собственные судьбы.

Бумеранг всегда возвращается...