Внутри пермской психиатрии без просвета

В последнее время практика работы Пермского регионального правозащитного центра заставляет обращать всё большее внимание на сферу психиатрической помощи. Слишком много тревожных сигналов идёт к нам оттуда. Откровенно поговорить с нами о состоянии этой сферы в Перми согласилась врач-психиатр Наталья Грушевская, имеющая 20-летний опыт работы в системе пермского здравоохранения.

– Наталья Николаевна, каковы основные проблемы сегодняшней психиатрии в Перми, каково в целом ее состояние?
– Проблемы есть. С одной стороны, нарушаются права больных, с другой – права врачей, например, врачи неоднократно страдали от рук пациентов. Во время недавнего капитального ремонта – а длился он три года – в Пермской городской психиатрической больнице амбулаторный прием представлял собой страшную картину: пять человек врачей принимали в одной комнате. У каждого врача пациент, а если он еще приходит с родственниками, о какой безопасности может идти речь? Ведь нельзя допускать такое скопление народу (а это около 20 человек) в одном помещении.

Отдельная тема – это военкоматы. Мы должны работать в призывной комиссии. Я работала в Свердловском военкомате. В военкомате творится нечто совершенно невообразимое. Комната, где сидят несколько специалистов: психиатр, психолог, нарколог. Врачи видят друг друга, призывники видят друг друга. О какой интимности может идти речь? Что я здесь выявлю, о какой психодиагностике мы можем говорить в таких условиях? К тому же все это происходит в подвале с сыростью и грибками на стенах.

Старший врач выносит окончательное решение: «годен – не годен». Часто молодой человек приходит без характеристики из школы (это требование закона «О воинской обязанности»). А это очень важная информация. Характеристику пишет классный руководитель, который человека знает много лет. Или учитель пишет: «Активист, занимается спортом, играет на балалайке, учится хорошо», или: «Бродяжничает, остается на второй год, наблюдается игромания...». Ведь это является показателем того, как человек адаптирован социально. Парень приходит без характеристики – старший врач велит писать карандашом «годен»... Карандашом?! И он с этим пойдет в войска?! И я ему должна автомат в руки давать? Я отказалась так работать. Во-первых, мне нужны условия, а, во-вторых, мне нужен пакет документов. Старший врач тогда говорит: «А вы с ним побеседуйте». Да тут хоть забеседуйся!

Теоретически правильный психиатрический диагноз может быть установлен только в условиях круглосуточного стационара. При постановке диагноза в условиях дневного стационара, куда потенциальный призывник приходит только на 2 часа, ошибки неизбежны. А у нас происходило именно так. А потом сплошь идут возвраты: кто суицид совершил, кто полроты перестрелял. А ведь это все наши ошибки, это все на психиатров вешают. Я администрации вполне резонно говорю: «Я ведь за свою подпись и печать отвечаю, вы же меня подставите». Но если раньше можно было обследовать парня в условиях хотя бы дневного стационара, хоть это и неправильно, то потом и дневной стационар прикрыли.

В связи с этим был издан локальный нормативный правовой акт. Пунктом один там стоит: принимать призывников без очереди. Я спрашиваю: «А с чего это вдруг?». Мои пациенты, инвалиды второй группы, должны стоять в очереди и еще пропускать призывников? Это, по-вашему, гуманно? А коридоры битком набиты, люди утрамбованы друг на друге. И редкий случай, когда врач говорит на это администрации «нет», отказываясь нарушать закон – закон «Об оказании психиатрической помощи», а это святая святых, наша настольная книга. Чаще всего угождают старшим врачам – выполняют их веления, пишут карандашом, работают в таких условиях и не жалуются.

– А как ситуация с решениями о лишении дееспособности?
– Тоже проблема. Лишение гражданина дееспособности – это очень серьезно. Психиатры, как эксперты, принимают в этом участие. Например, приходит заявление из суда на лишение дееспособности. Судебно-психиатрическая экспертиза у нас проводится в Пермской областной психиатрической больнице на улице Революции, 56. В случае, если человек по состоянию здоровья не может прийти (нетранспортабелен), специалистов из амбулаторной службы обязывают явиться к больному на дом.

Нарушений здесь несколько. Во-первых, освидетельствование по закону производится только с согласия больного. Я же должна явиться в дом и сказать: «Здрасьте, я психиатр, будем разговаривать!». А он, может, и не хочет меня вовсе видеть. Во-вторых. Допустим, я с ним беседую и вижу, что он слабоумный. Мне нужно направить заключение в комиссию, и она уже должна, не видя больного, вынести свое окончательное решение о дееспособности гражданина. Это как? Ведь мое-то мнение является частным, а решение должно приниматься коллегиально. Например, сидят три специалиста: один говорит, что пациент шизофреник, второй говорит, что пациент психопат, третий говорит, что пациент абсолютно здоров, у него просто креативность зашкаливает. А тут всего один человек должен принять решение... Это не просто некорректно, это еще и противозаконно.

– А что со скорой психиатрической помощью?
– Скорая психиатрическая помощь – это на сегодня три бригады на весь город. Три машины-«буханки», причем одна из них всегда на ремонте. И они просто не успевают на вызов. Количество вызовов неимоверное, из них множество ложных. А алкогольных психозов сколько?! Врачи работают с такими психоэмоциональными перегрузками!.. Выматываются страшно. Опаздывают очень часто, приедут, а человек уже совершил суицид. Мои коллеги писали жалобу о невозможности работы в таких условиях. Но тут только два варианта – либо приспособиться, либо уходить. Тех, кто пытается как-то бороться за изменение ситуации, очень мало. А Владислав Дмитриевич Лобашов, главный психиатр города, разводит руками и говорит: «Ну что я могу сделать, ведь я всего лишь главный врач».

– А есть хоть что-то радостное в такой работе?
– Конечно! Пациенты приносили только радость. Это ведь такое счастье! Например, у человека психоз, ты назначаешь ему лечение. Через неделю он уже совсем другой человек. Это же так здорово!

Правда, не всегда безопасно. Например, все столы врачей, по технике безопасности, должны быть оборудованы тревожной кнопкой. Был у нас случай в городской психиатрической больнице, когда пациент ударил врача деревянным ящиком по голове. Пострадавшая врач Б. даже не взяла больничный, потому что держалась за свое место и не хотела лишних разбирательств. Теоретически должны были провести экспертизу, и пациент в любом случае должен был понести ответственность, должен был подвергнуться принудительному лечению. Но у нас все шито-крыто, никому ничего не надо.

Еще один случай. У пациента начался приступ эпилепсии (а именно – сумеречное состояние). Начал ломать мебель, схватил доктора Ш. за волосы и ударил о батарею, во второго врача Г. швырнул стулом, в результате чего она получила перелом лучевой кости. Дело замяли, доктор Г. уволилась. Все опять шито-крыто.

А потом удивляются, почему растет заболеваемость, снижается посещаемость больными диспансера. А кто захочет в таких условиях наблюдаться? Да человек, увидев давку в коридорах, развернется и уйдет обратно, даже до врача не дойдет. И часто, по моим наблюдениям, отправляется к шаманам, знахаркам, сектантам... Я, честно говоря, особого просвета не вижу.

Текст: Алёна Лаптева
Впервые опубликовано: “Личное дело”
Фото: «Взгляд»