О брежневском носке

Скорей бы она кончилась, что ли, эта кампания, и государственные наши мужи вернулись бы к привычному и такому солидному немногословию. Ещё совсем недавно один только спикер Совфеда то и дело озадачивал публику всякими поразительными афоризмами, а теперь все как наперегонки стараются — выборы. Вот на днях другой спикер, Грызлов, рассказал, что в России рыночная экономика развивается своим, особенным путем — «и здесь не обойтись без государственного вмешательства». Думаю, напрасно он это сказал — вдруг кто начнёт допытываться, в чём же особость развития российского рынка и без какого именно госвмешательства он грозит зачахнуть. Ответы могут огорчить.

Взять хоть главный за последние недели повод для речей о необходимости вмешательства государства — продуктовые цены. Подорожание продовольствия в иных местах было воспринято как добрая весть для аграриев (не случайно ровнехонько с началом волны цен Евросоюз решился отменить некоторые виды аграрных субсидий), а у нас как прямая угроза экономической стабильности; так что особость и вправду налицо. А в чём она? Много в чём, но вот самые очевидные аспекты этой нашей оригинальности.

У нас так и не решён земельный вопрос. У нас так и не создана финансовая система, до которой мог бы дотянуться средний сельхозпроизводитель. У нас повсюду цветёт властное крышевание отдельных производителей, посредников и продавцов. К каким видам государственного вмешательства взывают эти наблюдения? На взгляд свежего человека — к исполнению государством не особых, а вполне типовых обязанностей, которые выполняет всякое государство, избравшее рынок. Надо ввести землю в рыночный оборот и обеспечить доступный кредит — хотя бы для того, чтобы сократить гандикап, отделяющий нашего агрария от его зарубежных конкурентов, у которых и земля, и доступные кредиты есть. Надо обеспечить равенство всех субъектов рынка перед законом и обуздать коррупцию. Но это всё — на взгляд свежего человека. Наши же начальники собираются устроить, да уже и начали, совсем другое вмешательство. Они будут регулировать.

Замечу, что все такого рода новшества (а их сейчас больше чем нужно) прямо связаны с популярным тезисом о полевении общества. Сам же этот тезис оказался самосбывающимся прогнозом: политики, вдохновясь мыслью о полевении, ведут перед публикою речи, различающиеся лишь оттенками левизны, — та часть публики, которой левизна неинтересна вообще, отворачивается от политической арены и, в частности, перестаёт интересоваться выборами — политики, убеждаясь, что хоть какой-то электоральный эффект имеют речи только левого толка, усиливают крен влево — и так далее. А в наших условиях левизна означает неизбежный дрейф к конкретным советским образцам: приняв к руководству левые принципы, политик охнуть не успеет, как оказывается, что он уже вовсю воскрешает что-нибудь не из косыгинских, так из рыковских времён.

Естественно: если ты лишь недавно отошёл от горы Магнитной, не надейся, что твой магнитный компас поведёт тебя на север. Он будет указывать только назад, на Магнитную, — и ничего с этим поделать нельзя. (К счастью, не так бесперебойно, но аналогичное правило действует не в одной экономической политике: восстанавливая государственность, мы часто — а строя партийную систему, едва ли не всегда — так же находим себя в искорёженных советских лекалах.)

Стоит кому-либо публично сказать, что та или иная свежая новость живо напоминает ему советское время, на него кидаются грозные люди, обвиняя его в очернении советской эпохи. Из-за другого угла выскакивают другие люди с криками, что был бы Союз хорош, не развалился бы, — и разговор по делу кончается не начавшись. И очень жаль, потому что вопрос о качестве советской системы давно неактуален. Была она хороша или плоха, её больше нет. В 1991 году оказалась она на свалке, а там расклевали её птицы небесные, растащили её звери трущобные — и система исчезла необратимо. Если некто, откопав где-нибудь носок брежневской поры да рукав москвошвеевского пиджака, примется в найденное наряжаться, не надо с ним открывать дискуссию на тему советской моды в девятой пятилетке — надо объяснить ему, что его находки не прикрывают наготы. Вот почему реставрация всегда бессмысленна: целого платья уже нет, а ошмётками не согреешься. То же самое ограничение цен — ну не будет оно работать. Люди уже рассказывают: там компании тормозят поставки, тут директор молочного хозяйства грозит скот перерезать — что ты с ним сделаешь? Значит, нужно, чтобы никаких независимых хозяйств просто не было. А к Государственному комитету по ценам нужен Госснаб. А к Госснабу — Госплан. А к Госплану — знаете сколько всего нужно! А где всё это взять?

Некоторые думают отстроить всё заново. Вот неуёмный спикер Миронов заговорил о госмонополии на продовольственном рынке — вся гигантская советская система с этого же самого и начиналась без малого девяносто лет назад. К счастью, есть загвоздка: при современном уровне коррупции такую монополию построить просто нельзя, и все это понимают.

Как вырваться из нескончаемой карусели советских трафаретов — понятно, только это почему-то всё никак не делается. Первая среднесрочная программа развития России, т. н. программа Грефа, вышла восемь лет тому назад. Программа была слабенькая, плохо структурированная, но благонамеренная: за всё хорошее. Главный её недостаток был в бессубъектности: ни на одной из сотен страниц не было сказано, кто это «всё хорошее» будет делать. Последняя по времени программа, уже не Грефа, но только что ставшего безгрефным МЭРТа, Концепция социально-экономического развития РФ до 2020 года, уже гораздо лучше — ещё бы! По части того, как строить экономическую политику, уже и до консенсуса рукой подать. Но программа опять бессубъектна. Кто будет развивать страну и строить инновационную экономику? Неужто опять одни чиновники?

Если это и есть особость развития рыночной системы в России — что протагонистами её развития неизменно считаются чиновники, — то лучше бы эту особость прекратить. Не прекратим, так и будем бессмысленно реставрировать разрозненные осколки советской системы. Так и будет наша экономика ни на кого и ни на что не похожей. А то, сохрани Господь, и загнётся как-нибудь совершенно специфически.

Текст: Александр Привалов,
обозреватель журнала «Эксперт» специально для «Иной газеты»