В другой России

К добру или к худу, а утром 3 декабря мы проснулись в другой России. И уже целую неделю прожили в другой России. В другом Прикамье. В других Березниках. Ничего вроде бы не изменилось, так же запинаются троллейбусы, так же без предупреждения прекращается вода в кранах, так же дети ходят в школу, так же старушки спозаранку занимают очереди за талончиком к доктору. И тем не менее мы живём в другой России.

Изменился смысл, изменилось содержание современного государственного устройства. Результаты выборов в Государственную Думу (будем называть это так, чтобы не впадать в терминологическую путаницу) – в Березниках, в Саратове, в Мордовии, во Владивостоке, в Дагестане, в Питере, - сопоставление этих результатов, общего настроения, всей совокупности фактов и факторов наглядно продемонстрировали, что выборной власти в России нет. Возникла твёрдая уверенность, что как бы ни голосовали граждане, как бы ни проходили выборы, какое бы ни было законодательство, словом, каким бы ни было волеизъявление граждан, объявлена будет та воля, которую сочтёт удобной и правильной действующая власть.

Возможно всё на этих выборах было не так, а всё было честно и правильно. Но ход избирательной кампании и продемонстрированный результат её убеждают в обратном. А человеческое общество – это такая странная субстанция, что неважно, как было на самом деле, важно, что общество об этом думает. И истиной является не то, как было на самом деле, а то, как об этом думают и как это оценивают. Состоявшиеся выборы оцениваются однозначно. Даже если 100 процентов избирателей придут на избирательные участки и проголосует всяк по своему, власть объявит такие итоги голосования, которые этой власти нужны. Независимо от того, совпадают ли эти итоги с действительным волеизъявлением граждан. Так оценивают прошедшие выборы обывательские массы.

Я ошибаюсь? Возможно. Но если бы я был неправ, и если бы массы обывателей оценивали состоявшиеся выборы иначе, не было бы нужды в многочисленных оправданиях по поводу честности состоявшихся выборов по столичным телеканалам. Не нужно было бы гневно уличать в подлоге и опровергать рекламируемый на Западе ролик о якобы имевшем месте вбрасывании бюллетеней (многие ли россияне этот ролик видели до тех пор, пока его не показали по НТВ? Даже с учётом интернет-версий). Не было бы необходимости публично доказывать неправомерность обвинений со стороны Каспарова, Немцова и т.д. Если бы такое мнение не было массовым, а оставалось на уровне досужих обид и необоснованных подозрений жалкой кучки оппозиционеров, не было бы нужды его вообще замечать. В конце концов, весь предвыборный период эти же обиды, подозрения и обвинения со стороны жалких оппозиций отечественные СМИ не замечали с очень большим успехом. А теперь, когда ничего изменить нельзя и выборы признаны состоявшимися, и поезд ушёл, вдруг решили заметить и опровергнуть? Так не бывает.

Ну да, конечно, мнение Запада… Дискутировать с мнением западных держав внутри страны, оповещать своих граждан, что на Западе к нашим выборам относятся с сомнением и что неправ этот самый Запад – куда как умно.

А значит есть она, массово распространена, даже среди самых отъявленных приверженцев ЕР распространена уверенность, что даже если бы на избирательные участки пришли все 100 процентов избирателей… Парадокс в том, что когда у 100 процентов избирателей, т.е. социально взрослых граждан возникает желание прийти на избирательные участки и сделать выбор, они идут совсем не на избирательные участки и делают выбор совсем иначе. Тогда выбор делается вне отработанных и вполне безопасных институтов демократической конкуренции, решения вопросов путём голосования и т.д. Собственно, весь институт голосования и демократического волеизъявления придуман не для того, чтобы обывательские массы чего-то там решали и куда-то там определяли. На самом деле это невозможно практически. Весь институт голосования и демократического волеизъявления придуман в конечном счёте для того, чтобы обывательские массы, которым собственно нет никакого дела ни до чего, кроме их собственных мелких обывательских страстей и интересов, ДУМАЛИ, что с ними считаются. Что их везут туда, куда они сами хотят. Что в любой момент они могут сказать: «Остановите самолёт, я схожу!» И пилот ответит стюардессе: «Такой бородатый? Открой люк, он всегда здесь выходит».

Проведите над собой маленький эксперимент. Сядьте в маршрутку, закройте глаза и просто представьте, что теперь вы никуда из этой маршрутки не выйдете, что вас отвезут не туда, куда вы хотите, а куда захочет водитель. И не спросит вас. Просто представьте это и поймёте, о чём я говорю.

Состоявшиеся выборы в Государственную Думу оставили у обывателей именно такое ощущение. И именно поэтому мы теперь живём в другой стране. В стране, в которой обыватель совершенно чётко осознал: от него ничего не зависит. Что, если потребуется, ему объявят, как именно он считает. А значит, если потребуется, в него будут и стрелять. Без особой нужды, конечно, не начнут, но если потребуется…

У нас уже был такой период. Но 19 августа 1991 года обывателям, жалкой кучке, нескольким миллионам обывателей на 250-миллионный Советский Союз стало всё равно, будут в них стрелять или нет. И тот режим упал. И обыватели впали в уверенность, что теперь-то от них что-то зависит. Не всё, но многое. По крайней мере, своей судьбой они могут распоряжаться сами. И своим голосом. И, если захотят, отдать его Жириновскому, а захотят – Путину, а захотят – Зюганову, и этот их выбор будет принят. Скрипя зубами, но принят. До 2 декабря и ещё 2 декабря уверенность в этом ещё оставалась вопреки всему. 3 декабря 2007 года эта уверенность кончилась. Мы проснулись в другой России. Почему так произошло – другой вопрос, оставим его будущим историкам. Просто констатируем факт. Мы проснулись в другой России.

И… что? А и ничего. А что должно было произойти? Что, толпы народов должны завозмущаться, повыбегать на улицы в знак протеста (как того боялись «нашисты», судя по попавшим в Сеть листовкам), замахать оранжевыми флагами? Да идите вы! Холодно! Декабрь! И вообще, работать надо. А власть… Да и чёрт с ней. Пусть себе сидят, если им там хочется. Нормальным людям на самом-то деле совсем не нужно забираться в шкуру чиновника, большого политика или депутата, или просто хотя бы общественного деятеля (будь иначе у нас, например, в каждом доме было бы создано ТСЖ и выборы председателя проходили бы на альтернативной основе среди полутора десятков кандидатов). И точно так же противоестественно для нормального обывателя бегать по баррикадам, бить стёкла в мэриях, мёрзнуть в окопах гражданской войны. Особенно ради каких-то совершенно абстрактных принципов. Включая совершенно абстрактное, нематериальное право менять власть по собственному желанию или остановить самолёт, чтобы сойти там, где нужно. В конце концов, по большому счёту самолёт двигается в более-менее понятном направлении, кормят не так, чтобы очень плохо, а власть охамела не в конец.

Конечно, неприятно. Но не настолько, чтобы полезть в драку. В конце концов, можно просто махнуть на неё, на эту власть рукой, а и фиг с ней и жить так, как будто её не существует. Так всегда происходит. Народные возмущения случаются тогда, когда припрёт. А вот когда припрёт, тогда и придётся горько пожалеть о том, что не осталось более такого способа сделать выражение возмущения мирным и безопасным, каким были свободные и относительно честные выборы. Можно, конечно, надеяться, что и не припрёт никогда, что пронесёт (а с очень большой глупости можно даже надеяться, что обыватели вынесут всё и всё стерпят, тем более, что впечатление такое легко возникает из демонстративного общественного равнодушия). Однако, смею напомнить, всё тот же 91-й год – так же надеялись. А потом даже надеялись, что справятся и даже когда припрёт и оно, это возмущение начнётся. А вот поди ж ты.