Другая Европа

Страны Восточной Европы, став в 2004 году членами ЕС, не ведут себя в этом клубе как бедные родственники. Представление о том, что для бывших соцстран пребывание в Евросоюзе ведет к утрате суверенитета и превращению в задворки новой империи, далеко от действительности.

Для президента Польши Леха Качиньского тема национальных интересов – одна из самых любимых. Особенно сейчас, когда польский Сейм обсуждает вопрос о ратификации Лиссабонского договора – соглашения 27 стран Евросоюза, предусматривающего реформирование структур ЕС в сторону большей централизации. Договор кажется польскому президенту недостаточно отвечающим национальным интересам его страны, хотя именно Польша была во время обсуждения этого документа наиболее неуступчивой участницей переговоров и, пожалуй, сумела выторговать больше других. Тем не менее, документ Леху Качиньскому не по душе. Так же, как и его брату Ярославу – несмотря на то, что последний, еще будучи премьер-министром, поставил под ним от имени Польши свою подпись.

Если Польша (или, по крайней мере, часть ее политической элиты) недовольна Евросоюзом, то Евросоюз, в свою очередь, недоволен Чехией, Латвией и Эстонией.

Эти три страны заключили на днях двусторонние соглашения о безвизовом режиме с США. Казалось бы, что плохого для ЕС в том, что чехи, латыши и эстонцы смогут уже в конце этого года поехать в Америку без визы? Однако в Брюсселе считают, что договоренности такого рода должны координироваться с органами ЕС, дабы не нарушалось общеевропейское визовое и таможенное пространство.

Это только два свежих примера того, как непросто складываются в последнее время взаимоотношения наднациональных структур ЕС и правительств некоторых стран «новой Европы». Восточноевропейцы, став в 2004 году членами ЕС, отнюдь не ведут себя в этом клубе, как бедные родственники. И представление, с которым нередко можно столкнуться в российских СМИ и частных беседах, что для бывших собратьев России по соцлагерю пребывание в ЕС ведет к утрате суверенитета и превращению в задворки некой новой империи, именно сейчас как никогда более далеко от действительности.ЕС уже сослужил добрую службу той части бывших соцстран, которые нынче предпочитают называть себя центральноевропейскими. Ориентация на вступление в Евросоюз, начиная с середины 90-х, держала эти страны в тонусе, заставляя их правительства реформировать экономику и не давать воли авторитарным и националистическим тенденциям. Там, где подобной ориентации не было, в первую очередь, на Балканах, не было и стимула «вести себя прилично». А значит, на поверхность всплыли старые обиды, и безответственные политические элиты потащили свои народы в этническую мясорубку.После 2004 года, когда 8 бывших «бараков соцлагеря» стали членами ЕС (в начале 2007-го к ним прибавились еще два – Румыния и Болгария), ситуация изменилась. Как пишет известный французский политолог словенского происхождения Жак Рупник, «после присоединения к ЕС, похоже, стала преобладать позиция «ну, теперь мы вам покажем, кто мы такие»...

Устав быть на положении учеников «просвещенной» Западной Европы, восточноевропейские национал-популисты начинают показывать, какая Европа нравится им: Европа суверенных национальных государств и «христианская Европа» как антитеза Европы материалистической, либеральной и наднациональной».

Политическая карьера братьев Качиньских в Польше, националиста Яна Слоты в Словакии, отчасти и президента Чехии Вацлава Клауса построена именно на этих идеях – и неудивительно, что пик популярности подобных политиков пришелся на последние 3–4 года, когда их страны уже вступили в ЕС.

Любопытно, что экономические выгоды, которые принесло вступление в ЕС – брюссельские субсидии и частичное открытие западноевропейских рынков для их продукции и рабочей силы, – не вызвали у «новоевропейцев» всплеска лояльности по отношению к Евросоюзу. Даже наоборот, новая экономическая ситуация воспринимается многими на востоке Европы как угроза (часто мнимая) национальному суверенитету. А отъезд сотен тысяч поляков, литовцев, словаков и румын на заработки в Британию, Ирландию или Италию кажется доказательством того, что богатая Западная Европа «жмет соки» из бедной Восточной. (В то же время многие западноевропейцы совсем не в восторге от наплыва «польских сантехников»).

С учетом более сильного социального расслоения, относительно высокой коррумпированности правящих элит и более низкой, чем на Западе, политической культуры неудивительно, что эпоха либеральных реформаторов на востоке Европы закончилась, уступив место эпохе популистов и (пока умеренных) националистов. Идеологические знаки при этом изрядно перепутались, примером чему может служить недавний референдум в Венгрии. На голосование там был вынесен вопрос о реформах в области здравоохранения и высшего образования, подразумевавших введение небольшой платы за визиты к врачу, пребывание в стационаре и обучение в вузе. Либеральные по духу реформы предложило правительство социалистов (!), а с их критикой и самой идеей референдума выступила правая оппозиция. Итог голосования, в котором приняла участие ровно половина граждан, был предсказуем: 80% участников референдума высказалось против реформ.

Это, кстати, еще одна черта современной Восточной Европы.Если в 90-е и в начале нынешнего десятилетия большинство населения бывших соцстран было готово «потерпеть во имя европейского будущего», то сейчас, когда это будущее стало настоящим (правда, далеким от прежних мечтаний), новые реформы, как правило, отвергаются с порога.Так, в Чехии совсем не радикальные сокращения социальных расходов госбюджета, проведенные правоцентристским правительством, привели к падению его популярности: рейтинг социал-демократической оппозиции сейчас на 6–7% выше, чем у правящей партии.

Озабоченность вопросами национального суверенитета вполне естественна для этого региона, который в прошлом неоднократно был объектом внешней агрессии и оккупации. Поэтому даже ЕС, проект элитарный и сугубо рационалистический, не обладающий ни «имперской идеей», ни силовыми структурами для ее реализации, ни сколько-нибудь внятной альтернативой национальной идентичности, воспринимается многими восточноевропейцами как нечто чужеродное и агрессивное. Что уж говорить о США с их вполне имперской в последние годы внешней политикой.

В этой связи стоит подвергнуть ревизии другой популярный в России миф: о том, что Восточная Европа – место обитания завзятых американофилов. Скажем, весной 2003 года, сразу после начала войны в Ираке, по данным тогдашнего опроса американского Pew Research Center, поддержка этой акции в Польше (которую принято считать «оплотом американизма») равнялась всего 21%, против же высказалось 73% опрошенных. А сейчас восточноевропейцы далеки от единодушия по вопросу о ПРО США: в Польше общественное мнение по этому вопросу разделилось примерно поровну, в Чехии же соотношение – 2:1 в пользу противников американских военных объектов.

Более того, польское правительство Дональда Туска набирает политические очки благодаря жесткой позиции на переговорах с США, где Варшава обусловливает согласие с размещением ПРО на своей территории активной американской помощью в модернизации польских вооруженных сил. Прагматика доминирует над какими-либо идеалистическими соображениями.

Еще одним геополитическим полюсом, под влиянием которого находятся восточноевропейцы, помимо Брюсселя и Вашингтона, является Москва. Тут можно вспомнить о другом российском мифе, согласно которому Восточная Европа – нечто вроде заповедника ярой русофобии. Недавний опрос, проведенный польской газетой «Ржечьпосполита», наносит удар по этому представлению. Так, на вопрос «С чем для вас ассоциируется Россия?» 33% опрошенных ответили «с богатыми залежами нефти и газа», 19% – «со славянской душой и гостеприимством», 17% – «с интересной культурой и искусством», 9% – «со спортивными успехами». Ответы негативного характера (можно было назвать сразу несколько вариантов) тоже были популярны, но ничуть не больше, чем позитивные: «с СССР и КГБ» – 28%, «с водкой» – 19%, «с мафией» – 16%, «с имперской политикой» – 14%.На вопрос «Боитесь ли вы России?» положительно ответило 30% респондентов, отрицательно – 67%. Последний ответ очень показателен. Членство в НАТО и ЕС, каким бы амбивалентным ни было отношение к этим организациям у некоторых восточноевропейцев, привело к ослаблению агрессивно-боязливых чувств по отношению к России, преобладавших в 90-е годы, когда эйфория «перестройки» была уже в прошлом, а нестабильность России вызывала серьезные опасения. Сейчас преобладают опасения другого рода, связанные, прежде всего, с зависимостью восточноевропейских стран от российских энергоносителей. Можно сказать, что проект газопровода North Stream подхлестнул недоверие к России в Восточной Европе куда сильнее, чем любая кремлевская риторика или исторические стереотипы.С другой стороны, Россия не воспринимается общественным мнением стран этого региона (исключение, возможно, составляет Балтия) как источник непосредственной военной угрозы их безопасности. Ситуация с ПРО США часто толкуется в России превратно. Польша и Чехия восприняли американское предложение не как повод лишний раз насолить России – какой от этого толк? – а как возможность для выгодной сделки, об условиях которой идет довольно жесткий торг. (Упомянутое выше чешско-американское соглашение о безвизовом режиме рассматривается многими как часть цены, которую Вашингтон заплатит Праге за согласие с размещением в Чехии противоракетного радара). В целом же российский фактор, присутствуя в Восточной Европе на уровне как «высокой» политики, так и массового сознания, по своему значению уступает факторам европейскому и американскому.

По данным опроса Евробарометра, проведенного осенью прошлого года, 73% чехов, 70% поляков и 69% словаков заявили, что не интересуются событиями в странах, соседних с Евросоюзом, в том числе в России. Это заметно выше соответствующего показателя, например, в Германии (53%) и в среднем по ЕС (56%). Такие данные, как и нынешние политические тенденции в регионе – усиление недоверия общества к правящим элитам и, как следствие, рост рейтинга национал-популистов, – говорят о некоторой усталости восточноевропейских народов от бурных перемен последних 15–20 лет.

Восток Европы в какой-то мере склоняется к самоизоляции, которая, впрочем, в нынешних условиях будет иметь скорее психологический, нежели политический и экономический характер. Как отмечает Жак Рупник, «популистская волна может быстро опасть благодаря действию ЕС как сдерживающего фактора. Национал-популизм – общеевропейский феномен, но, в отличие от 30-х годов, сейчас он не рассматривает себя как альтернативу демократии и действует в контексте Европейского союза». Восточная Европа может заметно дестабилизироваться разве что в случае, если нынешние негативные тенденции в мировой экономике, вызванные спадом в США, сильно ударят по Европе, восток которой остается в экономическом плане слабым звеном. Но в этом случае трудно придется, очевидно, не только восточноевропейцам.

Текст: Ярослав Шимов, Газета
Илл.: Сеть