Российский триколор сепаратизма в России

Конечно же, идеализировать «договорную практику» 1990-х годов не следует. Рассматривать ее как федерализм, от которого якобы Владимир Путин отошел в сторону унитаризма, значит заведомо упрощать ситуацию. В постсоветской России вообще выбор проходил не между двумя вышеупомянутыми трендами. Реформы в стране были административно-бюрократическими – и по кадровому составу реформаторов, и по методам, и по идеям. Другими в условиях 1990-х они и быть не могли. В РФ начала 90-х не было ни развитых институтов гражданского общества, ни многопартийной системы, ни альтернативных акторов, ни контрэлиты, сравнимой с аналогичной в восточноевропейских странах. Зато существовала многоуровневая система неформальных отношений центра и окраин. В условиях распада Союза ССР и «временных трудностей» с формированием центра нового Российского государства административно-бюрократическая периферия взяла «суверенитета, сколько смогла унести». Со всеми последствиями, многократно описанными в научной литературе и в СМИ.

Таким образом, модель девяностых не может рассматриваться как федералистская. Слабый центр – не синоним того, что на практике реализуется система «рассредоточения власти». Вряд ли узурпация полномочий на региональном уровне может рассматриваться как демократическая процедура.

В 1990-е власть оказалась «сосредоточенной», только не в московском Кремле, в кремлях местных (в той же Казани) и в более скромных административных комплексах. В 2000-е произошла монополизация административно-бюрократического рынка. У авторитарных региональных лидеров часть их полномочий была отнята укрепившейся центральной властью. В результате появилась новая рыночно-бюрократическая модель. На сей раз с сильным центром в Москве, а не в Казани, Уфе или Екатеринбурге.

Но принципиально модель административного рынка не изменилась. И если в 1990-е успех праздновали региональные «рейдеры от политики», то в 2000-е успех пришел к «рейдерам от центральной власти».

При Борисе Ельцине в процесс приватизации власти были вовлечены гражданские бюрократы – экс-партийные чиновники всех рангов, мобилизованные во власть бизнесмены и интеллектуалы. При Владимире Путине коммерциализация власти в большей степени затронула силовые структуры. Люди в погонах свое влияние, информированность и силу (в прямом смысле этого слова) вложили в бизнес. Коммерциализация МВД, ФСБ, прокуратуры и армии, а не секьюритизация общества – вот реальная опасность, стоящая перед страной. Сегодня оппоненты действующей власти говорят об усилении правоохранительных структур или органов безопасности. В самом факте такого усиления ничего страшного нет. Нормальное функционирование силовых структур – залог состоятельности государства и всей власти в целом. Опасно не усиление, опасно превращение «соответствующих органов» в эффективный бизнес-инструмент.

Единожды став бизнес-инструментами, спецслужбы и армия (что, собственно, и является самым надежным каркасом государства) перестают таковыми быть, превращаясь в ЗАО МВД, ООО ФСБ, ИЧП Министерство обороны. Будучи де-юре госструктурами, они де-факто осуществляют рыночную деятельность. Отсюда и дипломатия по-газпромовски, и закрытие глаз на формирование региональных партикулярных режимов (процесс «рамзанизации Кавказа»).

Таким образом, мы можем говорить не о фундаментальном усилении государства в период восьмилетнего «процветания», а о монополизации бюрократических ресурсов в Москве. Культура управленческого класса никак не изменилась по сравнению с 1990-ми. Впрочем, правила монополистического административно-бюрократического рынка можно и пересмотреть, если у «монополиста» возникли серьезные проблемы с наличностью.

А потому новая волна сепаратизма в России будет не похожа на сценарий краха СССР. Три человека в Вискулях не понадобятся. Нынешние политические лидеры страны не нуждаются в идеологическом оформлении политических сделок. «Ничего личного, только бизнес» – вот их кредо. Проблема в другом.

Российский триколор над той или иной территорией вовсе не будет означать, что Кремль осуществляет реальную юрисдикцию над ней здесь и сейчас.

По части пророссийских заявлений пресловутый Рамзан Кадыров может дать фору даже мэру первопрестольной. Означает ли это твердую власть России в Чечне? Риторический вопрос. По пророссийской риторике Чечне не уступает и Дагестан. Однако в истории с неудачным назначением «варяга» Радченко на пост руководителя налоговой службы республики в начале этого года Москве четко объяснили, кто является хозяином в «Стране гор» (так по-тюркски будет называться Дагестан).

Что же касается распада страны по-советски, то он возможен только в двух случаях. Первый вариант предполагает некую критическую массу недоговоренностей между нынешними держателями административных рент, а второй – решимость некоторых приватизаторов власти рискнуть, отказаться от привычного административного рынка в пользу открытия своего «дела». Естественно, это не приведет ни к модернизации, ни к демократии.

Не дать этому свершиться может «национализация государства» под названием Россия. Следовательно, уровень государственного управления требует кардинального изменения едва ли не в большей степени, чем принятие своевременных и адекватных мер в банковской или социальной сфере. Однако снова без ответа остается вопрос: «Кто будет заниматься деприватизацией российской власти?» По крайней мере, пока в этом не заинтересована правящая бюрократия – единственный реальный политический игрок. А адекватной и ответственной контрэлиты в России за два десятилетия так и не выросло.

Текст: Сергей Маркедонов, зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа
Опубликовано: Газета.RU
Илл. из архива «Иной газеты»