Безопасность на вырост

Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года, обнародованная на этой неделе, являет собой занимательное чтение, полезное для понимания состояния управляющих умов.

С одной стороны, она показывает, что в российских коридорах власти действительно пытаются серьезно осмыслить крайне сложный, нелинейный международный контекст, в котором оказалась страна. Стратегия – не просто чиновничья отписка или набор привычных клише. Чувствуется интенсивная интеллектуальная работа привлеченных экспертов и заинтересованных ведомств.

С другой – документ не производит впечатления целостного. Такого рода бумаги всегда и везде – плод коллективного творчества и компромиссов между разными представлениями. Однако аппаратная культура в том и состоит, чтобы свести многообразную палитру в логически выстроенное и «упругое» полотно. В данном случае такого не произошло. И бюрократическое качество предыдущей Концепции национальной безопасности (разработана в 1997 году и отредактирована в 2000-м) явно выше, хотя содержательно нынешняя версия богаче. Справедливости ради стоит признать: объективно ситуация в мире настолько запутанна и мало предсказуема, что долгосрочные стратегии вообще едва ли возможны. Однако авторы сами смело берутся смотреть вперед более чем на десятилетие, хотя при нынешних темпах перемен положение может измениться почти до неузнаваемости.

Достаточно оглянуться на десять лет назад и почитать тогдашние мировые прогнозы, чтобы в этом убедиться.

Главный позитив нового документа – отказ от классической узкой интерпретации национальной безопасности как преимущественно военного или геополитического понятия в пользу комплексного подхода. Традиционно в России обращают внимание на «жесткую» силу как источник и угроз, и ответов на них. В результате обычно получалось, что интересы и нужды, скажем, ВПК неизмеримо важнее запросов граждан.

Но в эпоху глобальной взаимозависимости, переплетенной с всеобщей конкуренцией, параметры силы весьма многообразны. Они включают в себя не только военную мощь или экономические показатели, но и многие другие факторы: демографический потенциал, качество человеческого капитала, притягательность той или иной державы с точки зрения уровня жизни, ее способность опираться на собственную устойчивую идентичность. (Последнее особенно важно в условиях повсеместного размывания традиционной национальной самоидентификации под воздействием глобальной среды).

В Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года всем этим составляющим уделено место. Признается, что социально-экономический и гуманитарный тонус государства не менее важен для обеспечения безопасности, чем обороноспособность. Введены индикаторы («основные характеристики») состояния национальной безопасности, среди которых такие параметры, как коэффициент неравенства, уровень безработицы, обеспеченность ресурсами здравоохранения и образования. Не очень понятно, как эти индикаторы будут вычислять и что дальше с ними делать (скажем, ликвидировать неравенство можно посредством борьбы как с бедностью, так и с богатством), но само по себе усложнение восприятия феномена безопасности – шаг в правильном направлении.

Еще одна любопытная деталь – неоднократно повторенная формулировка «силы обеспечения национальной безопасности во взаимодействии с институтами гражданского общества». Даже если это не более чем дежурный реверанс в адрес неправительственных организаций, символично понимание того, что в современном мире их нужно упомянуть хотя бы формально.

Если общий подход вселяет надежду, то его конкретное наполнение скорее свидетельствует о царящей концептуальной невнятице.

Описание международной ситуации повторяет ставшие уже традиционными положения других доктринальных документов (обострение конкуренции, в первую очередь, в ресурсной сфере, рецидивы односторонних силовых действий, подрыв принципов права), но не дает сценария развития событий.