Православие – самодержавие - Премьер

Владимир Путин четко обозначил свои идеологические предпочтения. Причем в наиболее наглядном, «комиксовом» виде. Деникин, Ильин, Каппель, Шмелев, Солженицын – на могилы именно этих исторических деятелей были возложены цветы. Как хороши, как свежи были розы… И главное – все понятно: смесь белогвардейщины с националистической публицистикой, в изобилии представленной в разнообразных «православных» лавках наряду с «Протоколами сионских мудрецов» и прочими продуктами сна разума, порождающего исследования еврейской мировой закулисы.

Большинство наблюдателей обратило внимание на то, что Путин, процитировав Деникина, рассуждал о гибельности расчленения России, но говорил об этом так, как если бы речь шла о Российской империи, в которую, естественным образом, входила Украина. В этом было усмотрено покушение на суверенитет западного славянского соседа. Кроме того, выражалось недоумение: как же так, объявил гибель коммунистического колосса величайшей геополитической катастрофой XX века, а теперь тоскует по офицерам-монархистам. Но никакого покушения на суверенитет не было, как нет и противоречия в столкновении в одной голове двух империй. Главное слово здесь – «империя», а советская она или несоветская, значения не имеет. Оплакивая «величайшую геополитическую катастрофу», Путин скорбел и по Российской империи тоже – не зря многие белогвардейцы-эмигранты справедливо усматривали в сталинском проекте продолжение русских, именно русских (см. тост Сталина за русский народ), имперских политических традиций. А Украина… Что Украина. Она всего лишь часть физически утраченной империи, а вот в империи русского духа она будет пребывать всегда…

Это абсолютно банальная идеологическая эклектика, описанная еще Владимиром Набоковым в романе «Пнин»: «Только другой русский мог понять, какую реакционно-советофильскую смесь являли собой псевдокрасочные Комаровы, для которых идеальная Россия состояла из Красной армии, помазанника Божия, колхозов, антропософии, Православной церкви и гидроэлектростанций».

Ивана Ильина в официальных речах премьер-министр больше не упоминает. Но тем хуже: он стал частью его непубличных, интимных представлений о России. Ильин – один из специалистов по Гегелю. Это в том, что касается собственно философской части его наследия. А вот его публицистика похожа на типичные образцы русского фашизма, и в том виде, в каком он был представлен в довоенные годы в эмиграции – в Маньчжурии или в Европе, и в тех эклектических одеждах, в каких он предстает сегодня. Хорошо известно, что Ильину нравился и немецкий национал-социализм – самобытностью, страстью, жертвенностью. Это опять-таки не означает, что премьер-министр разделяет в нюансах взгляды Ильина-публициста. Просто ему нравится его пафос, его стиль, его горячность в отстаивании всего русского. Идеология – часто не отрефлексированная, а интуитивная и эмоциональная субстанция. Неслучайно ее так сложно выразить словами и обосновать рационально. И неслучайно ее проще облечь в художественную форму, чем обосновать строго рассудочно. Вот и посещение Донского кладбища со стороны Путина было эмоциональным, если угодно – художественным жестом, в котором сошлось все – и любовь к отеческим гробам, и православие, и дань уважения символическим фигурам определенного направления русской мысли. Слова здесь не главное.Важно вот еще что. На Донском кладбище премьер выступил в роли национального лидера. Поскольку в российской политической традиции председатель правительства занимается хозяйственными вопросами и не слишком активно и выразительно играет на поле историко-идеологических символов, было слишком заметно, что Путин вышел за рамки обычных функций премьера.Минувшие выходные вообще стали днями государственного PR: оба лидера – тот, который по Конституции, и тот, который «национальный», – отметились в общении с патриархом, который, в свою очередь, начал православную миссионерскую экспансию в молодежную среду. Для этих дней православия-самодержавия-народности было как-то многовато. Казалось, в государственно-патриотическом PR соревновались не только члены дуумвирата, но и третье лицо – Кирилл.

«Возвращение к корням», кажется, привело к тому, что у нас уже не дуумвират, а триумвират. Православие символизирует патриарх, самодержавие – президент, а народность – премьер.

Духовный, конституционный и национальный лидеры ведут страну в светлое, но крайне неопределенное будущее с помощью разных инструментов. Впору создавать объединенную комиссию по технологической модернизации фальсификации истории…

Ну и, конечно же, все отметили возвращение в публичное поле супруги Владимира Путина. Ее помощь нужна для коррекции имиджа премьера. Посещение Кирилла с первой «национальной» леди и возложение цветов к отеческим гробам при участии архимандрита Тихона – серьезная заявка на победу. Конструкция триумвирата обогащает образ каждого из лидеров, но Боливар российской политической системы не выдержит троих.

Предвыборная кампания началась задолго до календарного срока, но что делать, если политические обстоятельства меняются. Да и мировая закулиса не дремлет. Кстати, «мировая закулиса» – это термин Ивана Александровича Ильина.

Текст: Андрей Колесников, независимый журналист