Юрий Шевчук – Лев Толстой XXI века

Текст: Маргарита Неугодова
Иллюстрации: Анна Кисилёва
Мы сидим с Юрием Шевчуком в гримёрке ЦК им. Солдатова. Поэт, музыкант, автор-исполнитель группы «ДДТ», философ только что три часа обдирал горло и душу до мяса так, что порой становилось страшно. Но вот он сидит передо мной – в неизменных очках, лохматый, небритый, адски уставший, но страшно довольный, и предлагает: «Хотите коньячку? Давайте по чуть-чуть, за пермяков? Ну, поехали, что вы там про меня ещё не знаете?»

Такого Шевчука я действительно не знала. Думаю, вы тоже…

МЕДАЛЬ ОТ МЕТЕОРОЛОГОВ УЧЕНИКУ ФЕТА
– Почему вы снова начали петь «Осень»? Помнится, чуть раньше категорически отказывались это делать…
– Есть группы, которые «убивает» та или иная песня, ставшая вдруг, иногда даже неожиданно для самой группы, популярной. Люди ничего не хотят слышать, кроме неё. Мы отказывались петь этот хит пару лет. Вот мы сейчас проехали с туром по многим городам, и нигде «Осень» не кричали… Мы её пели по своей инициативе.

– Говорят, вы её сочинили на кладбище?
– Бродил по кладбищу Александро-Невской Лавры – я там рядом жил в коммуналке на Синопской набережной. Мелкий дождь моросил, ощущение было такой тоски, печали и колоссальной тревоги… Песня взяла и так – бах, написалась. Выдохнулась. А вообще-то это – весёлая песня. (Смеётся.)

– Это ведь уже ваша пятая песня про осень, если мне память не изменяет?
– Точно, уже пятая. Я вообще, как и Пушкин, кстати, и некоторые другие наши поэты, люблю это время года. Мне кажется, оно наиболее подходит менталитету русского народа – такое душевное, печальное, немножко трагическое, задумчивое, без всякой суеты. Именно осенью как-то особенно легко, просто, спокойно и весело думается о смерти…

– Пять песен про осень. Плюс «Актриса-весна», «Дождь», «Метель августа»…
– От господ метеорологов медальку бы получить или грамоту, да? А если серьёзно, то здесь я, наверное, немного архаичен… Ведь это было всегда – обращение в стихотворных и музыкальных произведениях к теме природы. Ещё Фет советовал учиться мудрости у дуба и берёзы…

– Учитесь?
– В меру способностей. Есть у меня действительно кусок вечности… как это ни банально говорить про мою деревню, насчёт которой уже Пётр Мамонов поехидничал. (Снова смеётся). На самом деле это тот космический корабль, откуда открывается вся Земля. И твоё место на ней, и твои масштабы. При каждом удобном случае я просто туда срываюсь – и всё.

Там я, как правило, заканчиваю работу над песнями и отдыхаю душой. Хожу по деревне, как Лев Толстой, босиком. Борода развевается… А местные мужики лежат в тенёчке и кричат: «Юр, дай червонец!» Собираю книгу, пишу песни. Проверяю их на наших мужиках: если порываются после прослушивания за водкой, значит, получилось.

Ещё я сад посадил – сосну, две сливы, семь ёлок, семь берёзок и пять кедров – кое-что даже пообещало мне выжить. Я хоть и православный, но чувствую природу, как язычник, – она действительно имеет душу. Я брожу по лесу с диктофоном в кармане и что-то наговариваю.

Ночами наблюдаю звёздное небо, у меня есть телескоп, слежу за движением светил, поэтому встаю в полдень. Но времени хватает, иногда работаю по 10–12 часов в день.

– Не тяжело художнику одному на даче? Одно дело – песни писать, другое – еду готовить, дрова колоть…
– Вообще-то я всё умею делать. За свою жизнь очень много работ сменил – начитался в свое время Джека Лондона, Хемингуэя. Когда жил в Уфе, работал учителем рисования в сельской школе. Подрабатывал художником в оперном театре, преподавал в училище искусств живопись, композицию и рисунок. А в Питере кем только не вкалывал. Был кочегаром, в восемьдесят пятом году подметал улицы – Невский проспект. Потом в молочном кафе ночным сторожем работал, потом кофе варил всяким там… Был и пожарным (потушил три пожара!), и охранником, и грузчиком, и слесарем четвертого разряда. На Колыме работал докером и рыбаком-охотником. Много чего было. Жизнь по подвалам-чердакам мы тоже прошли. Как говорил Микеланджело, «художник, бойся жить во дворцах».

А к еде у меня абсолютно наплевательское отношение. Вечером побросал всё, что есть в холодильнике, замесил, поставил на веранду, утром проснулся, отколол кусок еды, на сковородку кинул… Треть дал собакам, треть – коту, остальное сам съел. Вкусная и здоровая пища, а главное – все довольны и сыты!

– А не скучно?
– С самим собой бывает скучно только дуракам. У меня есть несколько приятелей, которые с самого утра включают магнитофон, телевизор, лишь бы что-то играло. Многие боятся одиночества, мыслей о жизни и смерти. А мне чего бояться? Терять нечего, кроме своих «цепей».

СЛАВЯНСКО-МОНГОЛЬСКАЯ ГРЕМУЧАЯ СМЕСЬ
– Кстати, а что это у вас, Юрий Юлианович, за мозоли такие характерные на костяшках кулаков?
– Одно время я достаточно серьёзно увлекался таэквондо, минимум три раза в неделю тренировался часа по три-четыре. А сейчас так – для поддержания формы. Отжаться могу шестьдесят раз на кулаках. Вот мы сейчас говорим, что путь к свободе – это путь преодоления зла. Зачастую не внешнего, а того, которое внутри нас. Как раз на мешке с песком и преодолеваю.

– Вы по-прежнему считаете, что многие вопросы можно решить кулаками?
– Ну не делайте из меня хулигана какого-то! Я как-то сказал, что Россия – филологическая страна. У нас за слово можно и по роже получить. Раньше хоть дуэли были, а теперь… Вот Петкун поливал меня грязью, так я приехал к нему в клуб и, можно сказать, вызвал его на дуэль. Ну, объяснил, что за свои слова надо отвечать. В некоторых случаях «дать в морду» – единственно возможный для мужчины выход из разговора. Да, бываю чересчур горяч: сказывается славянско-монгольская гремучая смесь.

Думаете, почему Александр Сергеевич Пушкин пошёл на дуэль? Дудки, не из-за Натальи. За свою честь. Потому что для поэта очень важно умереть человеком. Если он умрёт сукой, значит, все его стихи, все его песни будут ничем. А представляете, я работал тридцать, сорок лет и вдруг умер ничем?

– Вы с молодости слыли безбашенным! Вы ведь ещё во время учебы в институте вызвали на дуэль своего декана, за что и поплатились исключением с первого курса. А уж в то время, когда группа «ДДТ» стала известна всем и везде, крыша вообще, наверное, здорово съехала?
– Мы никогда не унижали никого, дрались и хамили – это случалось. Наступил такой момент, когда нас выпустили из подвалов, и вместо подвалов появились стадионы… Психологически мы не были готовы к этому. Андрей Васильев, наш гитарист, очень любил выбрасывать из окон гостиниц казённые телевизоры. Однажды летающий телевизор угодил в машину болгарского посланника. Скандал вышел грандиозный.

Два года мы хулиганили, как могли.

В самолётах мы творили такое, что милицию вызывали из воздуха прямо к трапу. Сижу как-то в номере. Звонит девушка. «Юра, – говорит, – тебя Андрей Васильев покорнейше просит зайти». Ладно, захожу. Андрей сидит голый в номере, в гинекологическом кресле. Под ногами, по всему номеру, ездят заводные автомобильчики – сотни! – и повсюду расставлены музыкальные шкатулки, играющие вразнобой «Светит месяц, светит ясный». «Юра, – говорит Андрей, – поздравляю тебя с окончанием концерта!»

Всё было, и в шампанском купались, и… Даже говорить стыдно.

НАСТОЯЩАЯ ПЕСНЯ ЕЩЁ НЕ НАПИСАНА
– Татарский язык ещё не забыли?
– Я вообще в детстве знал татарский лучше, чем русский. Воспитывался бабушкой и дедушкой – Акрамом и бабкой Талигой, такими настоящими мусульманами, в татарской деревне. Мой прадед был мулла, а мама – православная. Отец – украинец, казак. И в этом смешении двух конфликтующих кровей и заложен фундамент моего отношения к миру. Я открыт и той и этой культуре. Вот вам наглядный пример, что может быть мир между христианством и мусульманством. (Смеётся.)

– Вы ведь, как мама, тоже приняли православие?
– Ой-ой-ой! Что касается веры в Бога – это интимный вопрос. Однажды мы с Евгением Мочуловым (старый добрый рокер, директор наш, без него вообще бы не было «ДДТ») были на гастролях в Пскове и ночью пошли в монастырь. Переплыли речку. Женя из ивовых прутьев сделал крест и говорит: «Тебя надо покрестить». Я: «Давай». Залезли в речку, нырнули. Была ночь, часа два-три. В монастыре – ни души. Такая тишина, небо звёздное, лунища. Вот Женя меня там и окрестил. «Ну, как?» – интересуется. «Да как-то странно». А он: «Вот загадай любое желание, и оно сейчас исполнится». Я говорю: «Ха, хочу, чтоб сейчас колокол грянул». И представляете – бэм-м во все окрестности. Мы просто оторопели. У меня аж волосы зашевелились на голове. Это было чудо!
Я, конечно, делаю ошибки, глупости, и я бываю редким дураком, но мне жить было легко, потому что мне, в принципе, ничего не было нужно. Мне нужно написать одну вещь, настоящую. У меня ещё нет такой песни, я её до сих пор не написал. Когда я её напишу, я скажу себе: вот это да! – может, тогда и умру, но до тех пор – нет, дудки!..