Пьета

Картина Ким ки Дука «Пьета», получившая «Золотого льва» на Венецианском фестивале, обозначила новый драматический этап в творчестве корейского режиссера. В одном из интервью создатель таких нежно любимых мной фильмов, как «Пустой дом», «Весна, лето, осень, зима и снова весна», признался, что за последние три года пришел к новому пониманию человека и роли кинематографа как искусства. Резюмировать его слова можно одним словом «разочарование».

В период душевного и творческого кризиса Ким ки Дук жил отшельником в горах, отказавшись от всех благ и общения с людьми. Фильмы «Ариран», «Аминь» и «Пьета» родились на волне, набравшей высоту в одиночестве и самосозерцании.

В частности, картина «Пьета» стала осмыслением скульптуры Микеланджело – Матерь Божья оплакивает снятого с креста сына Иисуса Христа. Режиссер не пытается размышлять на библейские темы в прямом смысле. Он как искусный кинохудожник видит в общем частное (конкретную женщину и ее переживание потери), при этом возвышаясь от частного (земного, того, чего не терпят глаза и сердце) к общему (идее сотворения человека).

Вкратце сюжет таков: одинокий 30-летний Кан До зарабатывает на жизнь тем, что вышибает долги с бедных корейских трудяг. Тех, кто не может платить, он делает калеками, оставляя без возможности зарабатывания на хлеб. Его жизнь меняется, когда внезапно находится его мать, которая бросила его младенцем (на деле, женщина притворяется, чтобы отомстить Кан До за то, что он лишил ее сына)…

«Пьета», в первую очередь, фильм о муках творения – детали на токарном станке, дитя, жизни как осознанной ценности и, в конечном счете, красоты и произведения искусства. Ким ки Дук в этой своей темной (в первую очередь, в световом плане – действие фильма происходит в бедных домах кустарных рабочих, в меланхолично сером пространстве, заштрихованном голыми ветками деревьев) и внешне страшной картине пытается нащупать, отыскать робкие ростки света и красоты. В темном, безгранично ужасном лесу они должны быть отчетливее видны, уверен он.

Зритель вслед за режиссером продирается сквозь эти жуткие заросли из насилия, самоубийств, духовного и телесного банкротства, потому что доверяет проводнику, потому что, как ему кажется, знаком с ним. Однако Ким ки Дук в «Пьете» предстает перед нами уже не как философ или учитель (как это было в фильме «Весна, лето…», «Самаритянка»): он не пытается надеть нам на шею камень, чтобы мы познали цену и тяжесть восхождения и просветлели духом. Нет, он не дает зрителю катарсиса.

Кино вообще не способно его дать, словно открывает режиссер. К катарсису можно прийти лишь в одиночку, лишь вернувшись в символическое материнское лоно и осознав первоисточник, от которого в тебе может питаться любовь, а значит, и жизнь.

Интересно режиссерское осмысление материнства как некоего общего знаменателя, как милосердия, которому нет меры. Почему героиня жалеет убийцу своего сына? Почему облегчает его физические муки и сострадает душевным? Почему последними ее словами становятся слова колыбельной – умершему страдальцу и страдающему убийце?

Кадры, в которых в могиле между сыном родным и «как бы сыном» лежит мать, ключевые. И того, и другого родила женщина. Она – начало и конец, любовь и страдание, отчаяние и обретение сил, творческое вдохновение и бессилие, жизнь и смерть. Когда человек теряет этот источник, ему ничего другого не остается, как блуждать во тьме, без ориентиров, в поисках подмен и возможностей утолить потребности разрастающегося внутри зла.

Чем-то в плане погружения во тьму человеческих страстей сегодняшний Ким ки Дук родственен Триеру и Балабанову. Однако корейский режиссер в своей жестокости по-восточному тоньше и изящнее, а в конечном итоге – (соглашусь с определением знакомой девушки) поэтичнее. И да, для меня глубже. Но, несмотря на это, я выбираю кувалду первых двух, поскольку действеннее)).

А если серьезно, фильм «Пьета» смотреть стоит. Хотя бы затем, чтобы после просмотра вспомнить, как наряжали в детстве с мамой ёлку, как пекли вместе пироги. Чтобы захотеть услышать мамин голос.