Академический торг

Текст: Газета.RU

Убедившись, что блицкриг против РАН не совсем удается, власти стараются смягчить конфликт единственным понятным для них способом. Академическим верхам предложены уступки имущественного и должностного характера. А тему обновления и развития российской науки обе стороны, не сговариваясь, сняли с повестки.

Реформирование государственных академий неожиданно для властей оказалось не таким элементарным делом, как традиционные акции по изъятию или слиянию хозяйственных активов обычного типа. Протаскивание через Думу изготовленного тайком законопроекта обернулось незапланированным скандалом.

В ответ на это первоначальные драйверы реформы Дмитрий Ливанов и Ольга Голодец были отведены с передовой линии, и непосредственное руководство операцией взял в свои руки Владимир Путин. В его переговорах с главами госакадемий, в составленных затем поправках к закону и в последующих собеседованиях академической верхушки со спикером Нарышкиным было сформулировано что-то вроде компромисса. Чтобы понять суть этих договоренностей, надо вернуться к первоначальному плану реформы. Во внесенном в Думу от лица правительства законопроекте были прописаны две главные задачи.

Во-первых, изъятие имущества РАН и других государственных академий и упразднение самих этих академий. Их институты и прочее хозяйство предлагалось частью разделить между ведомствами, частью — упразднить, частью — передать под управление некоего специально созданного госагентства.

А задачей номер два было превратить сообщество академиков в одну из скромных вспомогательных структур, состоящих при высшей власти и не имеющих ни ясно сформулированных полномочий, ни прав, наподобие Общественной палаты или СПЧ. Академики и члены-корреспонденты РАН, а также медицинской и сельскохозяйственной госакадемий получали приглашение стать членами новообразованной «Российской академии наук» (именно так, всегда в кавычках, величается эта структура в официальной пояснительной записке, приложенной к законопроекту). Чтобы ново-старые академики не зазнавались, в проекте заботливо прописана весьма несложная процедура исключения из рядов — решением общего собрания, по ходатайству президиума академии или же 10% ее членов.А также, что оказалось вдруг политической ошибкой, введен весьма унизительный порядок перехода из упраздняемых академий в «Российскую академию наук» — не автоматически, а «в соответствии с их заявлениями», то есть по индивидуальной письменной просьбе каждого из них. Этот нахальный пункт буквально провоцировал привыкших уважать себя академиков публично объявить о нежелании куда-то заново вступать. Таких отказников среди действительных членов и членов-корреспондентов РАН сейчас уже около 70. Среди них мало высших должностных лиц академии, но, как назло, много заслуженных ученых с известными именами.

Тем самым академическая реформа, стремительно стартовав, столь же стремительно въехала в стадию кризиса, другими составными частями которого стали волны протестов среди рядовых сотрудников академических институтов, гневная жестикуляция системной парламентской оппозиции, обрадованной возникновению разрешенной темы для скандала, а также и общее недовольство прыткостью властей в обращении с почтенной институцией, которая все-таки в двадцать раз старше ныне действующего политического режима.

Стараясь разрешить или хотя бы смягчить этот кризис, Путин перевел спор в естественную для себя плоскость должностного и коммерческого торга. Противной стороне предложен целый пакет утешительных премий. Старые академии не подвергнутся официальному упразднению. Тем самым смягчается или вовсе снимается проблема перехода академиков в организацию нового образца. Раздел имущества РАН если и не совсем отменяется, то хотя бы откладывается. Государственную хозяйственную структуру, управляющую академическими институтами, пока возглавит президент РАН. А президиум РАН совместно с околопрезидентскими учеными будет участвовать в подборе директоров этих институтов, оставляя, однако, последнее слово в их назначении за Путиным.Поскольку все эти уступки идут навстречу как личным, так и клановым интересам руководства РАН, то понятно, что оно ими удовлетворилось. Их взяли в долю, и они предпочли сохранить хотя бы часть того, чем обладали. Но существо реформы осталось прежним. Включение академии в общегосударственную чиновно-коммерческую систему на правах одного из ее ведомств все равно узаконено, пусть и не в таких радикальных формах, как первоначально было задумано. А чтобы академик не заносился перед чиновником, норма об увольнении из РАН любого, кто проштрафился, сохранена и в модернизированной редакции закона.

Неспособность верхушки РАН самостоятельно обновить пришедшую в упадок академию никаких сомнений давно уже не вызывает. Отвлекаясь от наших реалий, можно было бы сказать, что государственное вмешательство назрело. Но как поверить, что федеральное чиновничество в том виде, в каком оно сейчас существует, сможет поощрить и двинуть вперед российскую науку? Ливанов охотно ссылается на методы организации западной науки, хотя его уверения, что эти методы можно внедрить в порядке административно-принудительной кампании, противоречат самой их сути. Однако рациональные зерна в планах отдельно взятых чиновников-технократов, безусловно, есть. Но ведь эти технократы действуют вовсе не сами по себе, а только в качестве винтиков нашей властной машины. А у этой машины свой ритм работы и свои ориентиры.

Наука интернациональна и не может отгородиться ни от внешнего мира, ни — тем более — от сотрудничества с иностранными коллегами. У нас отгораживание от мира сделано государственной идеологией, сотрудничество с иностранцами по общему правилу наказуемо, а ненаказуемость отдельно взятых его проявлений зависит только от вкусов и настроений следователей и прокуроров.Наука вянет от бюрократического управления, не терпит некомпетентного вмешательства, требует уважения к сложившимся институциям и школам. Наша власть — инстинктивный и непримиримый враг любых автономных институций, считает своим долгом вмешиваться во все и принципиально не отличает компетентность от некомпетентности. Компромисс, продиктованный Путиным, проштампованный Думой и скрепя сердце одобренный бюрократическими верхами РАН, — это не более чем продукт корпоративно-бюрократического торга. Он не обещает ничего конструктивного тысячам исследователей, продолжающим трудиться в институтах академии. В лучшем случае избавляет их на какое-то время от буйного чиновничьего набега.