После Олимпиады Путин не закрутит гайки

Текст: Олег Кашин

23 февраля в Сочи закроются Олимпийские игры, 7 марта – Паралимпийские, потом, видимо, будут те самые «новогодние каникулы», о которых любит говорить Владимир Путин, а что будет потом... как-то так сложилось, что это всем известно заранее. Будет закручивание гаек. К Олимпиаде Путин, по выражению Эндрю Марра с BBC, «надел улыбку», и как раз к середине весны он снимет ее и обнажит свое истинное лицо – то лицо, выражение которого мы уже почти забыли за последние недели; то есть вместо «мы являемся рекордсменами по количеству амнистий» зазвучит более привычное «скощухи не будет» .

Вера в обязательное закручивание гаек после Олимпиады сродни вере в «раскол тандема» в конце нулевых, или во второй срок Медведева в 2011 году, или в обязательный успех мирного протеста позапрошлой зимой – в принципе, можно было бы уже составить график несовпадения «всеобщих ожиданий» с тем, что в конце концов случается на самом деле. За столько-то лет стоило бы все-таки привыкнуть к тому, что «всеобщие ожидания» применительно к Путину не сбываются никогда – такова уж особенность то ли Путина, то ли ожиданий. И сейчас, когда комментаторы дружно прогнозируют закручивание гаек (кстати, какое: снова посадят Ходорковского? примут закон против гетеросексуалов? введут прямую цензуру в «Газете.ру»?) после Сочи, можно уверенно прогнозировать, что никакого закручивания не случится.

Если олимпийские приготовления чем-то и интересны политически озабоченному наблюдателю, так это тем, что накануне сочинских Игр Путин чаще выступает перед публикой с рассуждениями далеко не только на спортивные темы, то есть стало проще узнавать, о чем Владимир Путин думает сегодня. Мы знаем теперь, что ему очень нравится (с интервалом в два дня повторил почти дословно) история об уголовных статьях за гомосексуализм «в некоторых штатах США» и (повторял ее многократно, и «Вести» еще в прошлом году делали сюжет) история о педофильской партии, которую вот-вот зарегистрируют в Нидерландах. Оба аргумента неоднократно и убедительно опровергались в СМИ, в том числе и в Slon, мимо помощников Путина, тщательно мониторящих и менее принципиальные вещи, это пройти не могло в принципе. И если Путин упрямо продолжает говорить об уголовном наказании для геев в США и о партии педофилов в Голландии – значит, его вера в несуществующие вещи каждый раз оказывается сильнее фактов.

Путин, живущий в, по крайней мере, частично выдуманном мире, выглядит все-таки достовернее того Путина, который только и думает о том, какую бы еще гайку закрутить. Зачем ему гайки? Он видит в зеркале выдающегося исторического деятеля, для которого даже поднятие России с колен – давно пройденный этап. Он видит в зеркале человека, бросающего вызов тем угрозам, с которыми не справился изнеженный Запад. Человека, спасшего мир от сирийской войны. Человека, превратившего Россию в последний оплот традиционных (тех, которых в самой Европе давно нет) европейских ценностей. Вечного «человека года» во всех влиятельных газетах и журналах планеты. Если Олимпиада пройдет без чрезвычайных происшествий, это станет для него поводом видеть себя еще и человеком, вошедшим в историю мирового спорта, – недаром на вопрос китайского журналиста о том, чем он хочет заниматься на пенсии, Путин ответил, что если он выйдет на пенсию (если!), то будет играть в хоккей в любительской лиге. Покажите, куда между хоккеем и традиционными ценностями можно впихнуть закручивание гаек так, чтобы оно не было лишним в ряду монументальных, ориентированных на вечность мотиваций?

Путину, может быть, и нравилось бы быть таинственным, но по крайней мере свое самоощущение он демонстрирует нам вполне откровенно. Человек на седьмом десятке, добившийся всего, чего хотел, и жизнь удалась, и поговорить не с кем, и лучшие (тот же Марр, который спросил про улыбку – он звезда BBC) журналисты мира не могут найти аргументов, когда он рассказывает им про антигейские законы в США.

Если чего и можно ждать от Путина после Олимпиады и всегда, так это именно чего-нибудь масштабного, международного, исторического. Чего-то, что при ближайшем рассмотрении окажется, может быть, фальшивкой, или еще чего-нибудь плохого, но вряд ли это имеет какое-то значение – важно, чтобы ему самому нравилось. А ему нравится, и это очень заметно.