Трудно смотреть, как бога утопили в нужнике

Текст: Александр Гагинский ,

Будах в книге: Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново, более совершенными… или ещё лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.

Будах в фильме: Сдуй нас как пыль! Как гной! Или оставь в нашем гниении! Уничтожь нас, всех, всех уничтожь!

Конечно, нас предупреждали. И фильмография Алексея Германа, режиссёра артхаусных драм о сталинской эпохе, и ранее опубликованные отрывки фильма, и первые отклики на него не внушали надежд на достойную экранизацию повести братьев Стругацких. Но мы продолжали надеяться на лучшее, пока не увидели саму картину.

Это снимали для кого угодно, только не для поклонников Стругацких, не для любителей фантастики, да и вообще, пожалуй, не для зрителей.

«История арканарской резни» (язык не повернётся называть её «Трудно быть богом») – это наглядное пособие, как убивать хорошую историю – методично, по-мясницки. Выматывающий монотонностью действия убили сопереживание героям. Бессвязностью и хаотичностью сцен прикончили внятный сюжет. Мутная чёрно-белая картинка и мечущаяся камера мешают следить за и без того непонятными действиями персонажей. Отвратительным звуком, в котором невозможно разобрать реплики, добили остатки сюжетной информации. Чеканные диалоги Стругацких, породившие столько крылатых фраз, утонули в бредовой отсебятине, бормотании и воплях.

Но особо тщательно убивали героев книги. Умные и наивные, благородные и коварные в оригинале, у Германа они слились в одно кривляющееся месиво.

Среди измазанных грязью, юродствующих оборванцев трудно даже понять, кто есть кто, а когда понимаешь – отказываешься верить. Благородный Румата превратился в равнодушного, пропитого циника и садиста, который походя сталкивает людей в грязь и раздаёт всем затрещины, а свою возлюбленную таскает за волосы.. Он занимается чем угодно, только не прогрессорством или шпионажем. Нежная и скромная Кира стала потаскушкой по имени Ари, которая хватает Румату за мошонку и пытается при всех заняться с ним сексом (Румата не против). Зловещий интриган Рэба – трусливо лопочущий толстяк, которого оглушительно рвёт. Мудрый Будах, прежде чем произнести цитату из эпиграфа, помочился на сапоги Руматы и пригрозил плеснуть благодетелю в лицо кислотой. На последний бой герой Ярмольника не выходит, а выползает, жалкий, в подштанниках и нелепом рогатом шлеме, а затем долго и бесцельно говорит с юродствующими монахами, которые и не думают на него нападать.

Абсурд достигает высшей точки, когда под цитату «и есть ли у спрута сердце» Румата вырывает ещё бьющееся сердце вместе с кишками из груди умирающего.

Эти примеры здесь нужны, чтобы объяснить: самое ужасное в фильме – не грязь. Да, герои чуть что блюют, испражняются, сморкаются и мажут себе лица дерьмом, но к этому, как оказалось, можно привыкнуть. Нельзя привыкнуть к мысли, что у тебя на глазах так издеваются над героями отличной книги, заслуживающей хорошей экранизации.

Герман не рассказывает нам историю, ему неинтересны герои и сюжет. Он лишь упивается своим миром – абсурдным, гротескным, противоестественно грязным, где даже короли и магистры ходят в лохмотьях, где лица у всех уродливы, как у химер с Нотр-Дама. Вместо книжных героев нам часто и подолгу показывают простых арканарцев, которые копаются в грязи и корчат рожи в камеру.

В этом последовательном, продуманном уродстве есть своеобразная красота – декораторы и гримёры постарались на славу. От экскурсии по тщательно воссозданному кошмарному бреду можно даже получить удовольствие – если, конечно, у вас крепкий желудок. Только время от времени из этой мути всплывает изуродованная, но ещё узнаваемая сцена или фраза из книги и не даёт забыть, на чьих костях стоит этот город. Где-то под морями арканарского дерьма погребена и раздавлена «повесть об абстрактном благородстве, чести и радости».

Итог: Книгу и героев Стругацких утопили в нужнике при помощи кривляния и чернухи.