Не миссия, а профессия

Текст: Дарья Варламова

На мастер-классе Галины Тимченко в Школе новых медиа ВШЭ был настоящий аншлаг — все желающие послушать бывшего главреда Lenta.Ru не уместились в аудитории, и многим пришлось стоять в коридоре. Галина Викторовна рассказала T&P о своих первых шагах в профессии, интересе к образованию и о том, в какие из действующих редакций стоит идти на практику, чтобы стать хорошим журналистом.

— В Вышке мне сказали, что вы будете вести курс в Школе новых медиа.
— Мне предложили, но я сказала, что этот мастер-класс сделаю, а что касается будущего, я ни в чем не уверена. Может, так сложится, что я вообще уеду. Кроме того, я думаю, что преподавать журналистику должны те, кто работает каждый день — это тяжело, но такие люди понимают, о чем говорят. А моим знаниям через год будет грош цена — все слишком быстро меняется.

— Что вы думаете про современные журфаки? В «Ленте» было не так много людей с профильным образованием.
— Так исторически сложилось. В «Ленте» была маленькая текучка, а в те времена, когда мы активно набирали людей, журфак переживал период упадка. Но сейчас ситуация стала лучше — в последнее время у нас работало 4–5 выпускников журфаков, в том числе из Вышки и из МГУ. Хорошие ребята.

— Нужно ли вообще несколько лет учиться на специальном факультете, чтобы стать журналистом?
— Конечно, журфак не восполнит пробелы в школьном образовании. У меня как-то раз была печальная история — пришел пятикурсник международного отделения, который не мог назвать страны Ближнего Востока. Я обычно спрашиваю молодых ребят: «У нас Сергей Лавров, а в США? У нас правительство возглавляет премьер-министр, а в США?». И даже на такие простые вопросы выпускники часто не знают ответов. Не говоря уже об общей эрудиции: мой любимый вопрос — «Сколько звезд в Солнечной системе?». Правильно отвечает примерно каждый третий.

Журфак дает какие-то гуманитарные знания. Но мне кажется, гораздо более действенная история — когда человек вначале приобретает базу, научную, гуманитарную или экономическую, учится азам аналитики, а потом уходит на специализацию в медиа, а не готовится с первого курса к некой миссии, которая на самом деле просто профессия. К миссии-то они готовы, а вот к профессии часто нет.

Почему в «Ленте» было все в порядке с экспертизой — каждый писал про ту область, в которой он разбирался. Человек, который уже 5 лет пишет про оружие — экономист по образованию, но оружие давно было его страстью и в какой-то момент у него появилась возможность про это писать. Но в обратную сторону — «Пойду-ка в культурные обозреватели. Правда, кто такой Питер Гринуэй, я не знаю, и Фассбиндера я тоже не знаю, знаю только Фассбендера» — это не работает.

— Сейчас много говорят о том, что новое поколение по-другому воспринимает информацию. Как это, на ваш взгляд, повлияет на журналистику?.
— На мастер-классе я приводила в пример проект Snowfall в New York Times — то, что раньше было отдельным жанром «мультимедиа», теперь проникает во все лонгриды. Или в Firestorm у Guardian — ты видишь на заходной странице огромную фотографию, и стоит тебе подвигать мышкой, как она оживает. Там есть все жанры — фото, видео, инфографика, спутниковая съемка, карта распространения пожаров — и все это в сочетании с человеческой историей. Пройдет год и все фичеры в более или менее технически подкованных изданиях будут мультимедийными. А журналистам теперь надо понимать, что на первый план выходит профессия редактора или даже продюсера, который будет решать, что важнее в этой теме — визуальная часть, данные или текст.

— По прогнозам футурологов, информационных журналистов могут заменить роботы.
— Поскольку регламент и формат новостей — вещь простая, робота можно этому научить. Но английский более информативен, чем русский, в русском больше сложностей и нюансов, так что русскоязычным журналистам можно пока не волноваться на этот счет. И, хотя новости и не имеют права на эмоциональную окраску и оценочные суждения, важно грамотно подобрать контекст и попытаться спрогнозировать, как будет дальше развиваться тема. А это роботу не под силу.

Кроме того, новости распространяются очень быстро, но есть еще новостные тренды. И пока что ни один робот не смог сделать правильной выдачи сюжетов по ключевым словам. Мы видели разные попытки и в Яндексе, и в Google — получается мозаичная психопатия, а не осмысленный нарратив. Так что истории все–таки будет рассказывать человек человеку.

— В нескольких интервью вы упоминали, что хотели открыть свой образовательный проект. Можете рассказать про него поподробнее?
— Он умер на стадии обсуждения. В чем была суть — каждый человек после 25 лет начинает задумываться о том, что у него будут дети и их надо будет куда-то отправлять учиться, не говоря уже о тех, у кого дети уже есть. Мне показалось очень важным сделать такой проект, который объяснял бы родителям систему образования и каким-то домашним, теплым ламповым способом делал бы рейтинги образовательных учреждений. Например, одно немецкое издание делает ежегодный рейтинг высших учебных заведений, задавая всего четыре вопроса студентам, абитуриентам, родителям и преподавателям: «Где вы учились?», «Где бы вы хотели учиться?», «Где учатся ваши дети?» и «Где вы хотели бы, чтобы они учились?». И на основании этих вопросов создавали рейтинг, он абсолютно эмоционален и не претендует на какую-то математическую точность, но зато очень живой и понятный.

Потом я поняла, что хорошо бы публиковать там какие-то видео в духе Курсеры и TED, но изначально проект был ориентирован не столько на детей, сколько на родителей. Чтобы его в первую очередь читали люди, которые принимают решения об образовании своих детей, а потом дети, подрастая, приходили и узнавали, куда поступать, чему учат на разных факультетах. Такой вот вспомогательный сервисно-контентный проект.

— Почему не получилось его реализовать?
— Мы хотели делать это на базе «Ленты», но потом решили обновиться и поняли, что нам придется избавиться от «побочных» проектов. По этому пути — конференции, события, дополнительные сервисы — пошли другие СМИ, но мы решили все силы направить на перезапуск. Думали, что вернемся к этому позже — но не получилось.

Как человек, являющийся живой иллюстрацией того, что образование не значит ничего, я бы, конечно, хотела этим заняться. Я жертва родительских представлений об образовании — мама отправила меня на медицинский факультет, несмотря на то, что я с раннего возраста читала все, что попадалось на глаза и очень хотела поступать в Московский полиграфический институт на редактуру. Но мама сказала, что при любой власти врач, учитель и священник всегда себя прокормят, и я попала в «3-й Мед». Может быть, с помощью этого проекта я хотела закрыть гештальт.

— Кажется, интерес к образованию и будущему детей становится тенденцией в медийной среде — Филипп Бахтин открыл детский лагерь, Екатерина Кронгауз запустила школу для бебиситтеров…
— Наверное, со мной многие не согласятся, но я противница «детоцентричного» подхода. Мне кажется, нужно развивать родителей, сместить фокус заботы на тех, кто несет ответственность. Потому что быть родителем очень тяжело — после того, как у тебя рождается ребенок, тебя всю жизнь преследует страх, что с ним что-то может случиться. Все хотят быть хорошими родителями, все желают своим детям добра, но часто делают зло. И в помощь родителям мне хотелось сделать проект, нацеленный не на то, чтобы детство вне родительского дома было счастливым, а на то, чтобы родители поняли, почему образование важно и почему важен собственный выбор ребенка.

— Не менее важный вопрос сегодня — возможность освоить новую профессию во взрослом возрасте. Это касается и многих журналистов из закрывшихся изданий.
— На самом деле, журналист может пойти куда угодно. Если он правда хороший журналист, он умеет классифицировать и обрабатывать огромное количество противоречивой информации, и в этом смысле ему цены нет. Например, один из моих журналистов ушел в большую консалтинговую фирму. Есть еще data journalism, когда можно заниматься профессией, не вставая из–за стола и исследуя огромные массивы данных. Например, в «Ленте» мы делали большой материал про зависимость зарплаты губернаторов от степени дотационности региона, там выявились совершенно потрясающие истории. Нишевая журналистика живет и процветает, нужны хорошие автомобильные журналисты и игровые, в спортивной журналистике не хватает профессионалов, в научной их нет вообще, за редчайшим исключением. И не так много деловых журналистов, которые пишут хорошим языком, а не текстами, состоящими из цифр, процентов и аббревиатур — когда я это вижу, мне плакать хочется. В общем, в нишу можно уходить совершенно спокойно, там работы очень много.

— Если бы вы заново начинали карьеру, чем бы вы занялись?
— Я жалею только о том, что не начала карьеру раньше, а долгое время выполняла задание семьи — я потратила 10 лет на занятие, которое, конечно, привило мне какую-то стойкость в жизненных ситуациях, но кроме этого не дало ничего.

— Но вы все–таки успели вовремя поменять специальность.
— Я попала в «Коммерсант» по знакомству. Туда пришел Раф Шакиров, они расширяли штат, а я из каких-то идеалистических побуждений в то время начала освежать английский и добилась неплохих результатов. Моя подруга, которая работала в «Коммерсанте» в отделе переводчиков, сказала, что у них есть вакансия и предложила попробовать. Я попробовала, и через неделю меня взяли на работу.

— Можете вспомнить самые важные уроки, полученные в тот период?
— Первая заповедь «Коммерсанта» тех времен — «не бывает дня без новостей». Либо ты просто халтуришь, либо ты слепой идиот, потому что новость есть всегда — важно ее увидеть. Второе — что работы не бывает слишком много. В те времена там была потогонная система и к работе относились очень жестко. И при этом была некая вольность в обращении с начальством — ты мог спорить и критиковать, а не просто спокойно стоять смирно и смотреть, как твой текст рубят. Эту открытость диалога мы пытались поддерживать и в «Ленте». Хотя многие все–таки считают, что я авторитарный руководитель.

— Я слышала, что вы советовали приглашать в качестве лектора Василия Эсманова. К кому еще из редакторов имеет смысл напроситься на стажировку или позвать в вуз в качестве преподавателя?
— Я посоветовала бы пойти на Slon.ru к Ивану Давыдову — я не знаю, какой он редактор, но автор он прекрасный и темы видит, как никто. Если «Дождь» не закроют, то посоветовала бы поработать там — там недостаток профессионализма восполняется тем, что журналистов сразу выпускают работать в поле, а не маринуют по несколько лет, как на федеральных каналах. Это очень порочная практика — мариновать молодых, пока у них не погаснут глаза.