Любя и жалея "гражданина"

Мне нравится слово «гражданин», я люблю его произносить. Это сильное слово, хотя и немного шипящее. Мне нравится наделять эпитетом «гражданский» многое из того, чем приходится заниматься, хотя есть в этой привычке что-то от злоупотребления. Мне приятно, что, в отличие от «демократии», «гражданин» - русское слово (дескать, и мы не лыком шиты), хотя часть его современного смысла была заимствована нашими европейски образованными предками из греко-римской политической мифологии.

Очень правильно, что слово «гражданин» в России, как и его европейские аналоги, - «городского» корня – есть в этом какая-то большая и нечаянная правда о происхождении свободы и в России, и в мире. Возникает, однако, некоторый дискомфорт от многозначности «гражданина» и «гражданского» в современном российском употреблении. Если на синонимичность «гражданского» с «цивильным», «штатским», «невоенным», «мирным» ещё можно не обращать внимания, то другие, более распространённые смыслы этого слова просто портят ему биографию. В современном русском языке в слове «гражданин» доминирует его формально-правовое значение.

«Гражданин» в России – это, прежде всего, правовой статус полноправного члена общества, точнее – полноправного «члена государства». «Гражданин» у нас - это и официальное обращение к жителю страны, но обращение с явной репрессивно-порицательной коннотацией («гражданин, пройдёмте»). Вообще, причудливо употребление этого слова в российском быту. Если, обращаясь к вам, должностное лицо использует слово «гражданин», это верный знак того, что вас считают плохим гражданином, в чём-то нехорошем подозревают и вот-вот лишат каких-нибудь гражданских прав.

По традиции, с советских времён, словом «гражданин» в России наказывают. «Гражданами» в Советском союзе в обязательном порядке называли людей, чем-то провинившихся перед государством: задержанных, подозреваемых, подследственных, подсудимых, осуждённых. Более того, всех перечисленных «граждан» принуждали обращаться к официальным лицам, употребляя только это же самое слово - «гражданин» («гражданин начальник»). В СССР принудительный переход в общении с «товарища» на «гражданина» означал символическое унижение – человека лишали права употреблять в качестве обращения «святое слово «товарищ», которым фиксировалось сакральное родство всех советских людей, и опускали до формально-юридического статуса «гражданина».

Нечто подобное происходит и сейчас, но, скорее, по инерции, в связи с обесцениванием «товарища» и с неясностью языковой судьбы «господина». Но, в любом случае, и тогда, и сегодня в российском официальном употреблении «гражданин» - в большей степени «подданный», чем «гражданин». Однако русская интеллигентская традиция наградила «гражданина» и некоторым вторым, «высоким смыслом». С этим «высоким смыслом» слово «гражданин», собственно, и поднялось в русском языке и только потом, усилиями советского официоза, было низведено до синонима «правонарушителя». «Гражданин» в этой изначальной интеллигентской традиции – это ответственный член общества, человек, наделённый некоторым внутренне обусловленным чувством долга перед народом и страной (не государством, что важно в России). «Гражданин» в этом значении несёт в себе значительную ценностную нагрузку и, в какой-то степени, пересекается со словом «патриот», но без той «внешнеполитической» ажитации, которая сопровождает «патриота» в его употреблении, особенно в последнее время. «Я - гражданин своей страны!» «Я - патриот своей страны!»

Разница чувствуется, но с трудом.

«Гражданин» - несколько позитивнее «патриота», а «патриот» - несколько политизированнее «гражданина». «Гражданин» - создаёт, «патриот» - защищает. «Гражданин» - слуга своей страны, «патриот» - солдат своей страны. «Гражданин» - интровертивен, «патриот» - экстравертивен. «Гражданин» – это эвфемизм «патриота» в речи стеснительных людей. В общем, как сказали бы лингвисты, концепт «гражданина» в России расколот. С одной стороны, «гражданин» - это тот, кто принадлежит государству. С другой стороны, «гражданин» - это тот, кто отвечает за страну, причём, по собственной воле.

Однако, всё это - рассуждения постфактум. Сегодня «гражданин» постепенно уходит из «живого русского языка», причём в обоих своих смыслах. «Гражданин» покидает нас, но покидает потасканным, высокопарным и казённым. «Общественно-политические слова», в отличие от большинства прочих слов, не только называют, но и мобилизуют, зовут, указывают. «Гражданин» уже почти ничего такого не делает в головах российских граждан. «Гражданин» набухал контентом, набирал у нас языковую силу во второй половине XIX века. В своём высоком, мобилизующем смысле, слово это впервые, но ненадолго, расцвело в 1917 году (с февраля по октябрь), и даже на какой-то исторический миг стало универсальным публичным обращением в России, как в своё время в революционной Франции. Затем, уступив «высокую нишу» анархо-эсеро-большевистскому «товарищу», «гражданин» верой и правдой служил стране, отличая законопослушных «членов государства» от незаконопослушных.

На рубеже ХХ и XXI веков «гражданин» вновь обрёл высокое звучание, мобилизуя на последний бой остатки «русской интеллигенции», но надорвался, и сегодня тихо засыхает в академических объятиях юриспруденции и чего-то вроде «обществоведения». Есть, правда, ещё небольшой анклав в русском языке, где «гражданин» что-то ещё значит – это сленг российских либеральных общественников и социо-гуманитарных мыслителей. В их языковом быту «гражданин» обрёл, наконец, своё глубокое концептуальное обоснование: «гражданину» подарили «гражданское общество» - в нём потерявшее было актуальность слово ненадолго ожило, нашло пристанище. Но судьбы не обмануть. И сама-то идея «гражданского общества» лишь скользит по поверхности российской жизни - всё никак внутрь попасть не может, а уж термину этому так и вовсе у нас не повезло: проходил мимо бездушный и жадный «государственный язык», увидел это враждебноватое с виду словосочетание, да и проглотил его от греха подальше, переварил и испражняется теперь исключительно «структурами гражданского общества».

В общем, слово «гражданин» никого больше в России никуда не зовёт, а лишь называет. Вопрос в том, само ли по себе умирает в русском языке слово «гражданин» или обрушивается вместе с языковой нишей, которую занимало? Придёт ли ему на смену какое-то новорождённое слово? Или нет языковой ниши, нет и языковой проблемы? Или так: «оператором» слова «гражданин» в русском языке была «русская интеллигенция» - она его и ввела в язык, она его в нем и обслуживала: холила-лелеяла, совершенствовала и продвигала. Отжила своё «русская интеллигенция» - приходят в упадок в языке и рождённые ею концепты.

Или так: порождённый Модерном концепт «гражданина» фиксировал в западном мире послесредневековую напряжённость в отношениях между человеком и государством по поводу степеней и соотношений их свободы друг от друга. «Гражданин», обрётший классическую форму в головах «просветителей», требовал добровольного, искреннего и деятельного соединения человека и государства, настаивая при этом на доминировании человека. За реализацию этих представлений и боролись несколько веков «люди доброй воли» по всему «северо-западу» планеты.

Сегодня этой напряжённости в этой части планеты, по-моему, уже нет. Есть масса политических проблем внутри элит, между элитами и населением, есть у всех проблемы с неэффективностью государства, но нет «проблемы подданного», мечтающего подчинить себе своевольное и самодостаточное государство. Свобода от государства неактуальна. Какие-то другие несвободы душат сегодняшних людей. Нет этой «проблемы как проблемы» и у нас ровно настолько, насколько мы – это они.

Страдает ли от избытка или самодостаточности государства «постинтеллигентная» российская образованная публика (образованные, которым сегодня до 45)? По-моему, не страдает. Стебается над государством, не всегда его замечает, когда тому хочется - да, но вовсю при этом государство осваивает и использует, и, когда надо - должное ему отдаёт. Государство для «новых российских умников» - инструмент, а не антипод. При чём здесь «гражданин». Им не надо описывать идеальные отношения между человеком и государством, поскольку сегодняшние отношения их не особенно напрягают. Им кажется надуманным и высокопарным общаться с государством на «гражданском языке». Они не проблематизируют ни равноправие человека с государством, ни доминирование человека над ним (языковым инструментом этой проблематизации и был «гражданин»).

Хотелось бы, конечно, государство и получше, и повнимательнее, но кровь от этих мыслей в висках не стучит. Или за «гражданина» и «гражданственность» в России будет теперь отвечать какая-то другая, не «образованная», часть населения?