Война за пермское наследство

По сути у нас идёт война за пермское городское наследие. Что с ним будет? Примутся ли его консервировать, продолжат ли разбазаривать или попытаются использовать его для стартов в будущее?

Под пермским городским наследством/наследием/достоянием можно понимать разное. В самом широком смысле любое городское наследие – это совокупность местных городских ценностей во всём их многообразии. Городское наследие – это значимые, ценные для многих горожан местные образы, практики, идеи, настроения и объекты социальной, культурной, духовной, политической, индустриальной жизни и природной среды. Городское наследие – это не только фундамент местной городской идентичности, но и социальная матрица, продуцирующая при столкновении с внешней средой «городское новое». Любое городское наследие – это одновременно и источник местного консерватизма, и капитал для местного роста, ресурс развития, в зависимости от того, при каких обстоятельствах и в чьи руки это наследие попадает. Так или иначе именно городское наследие лежит в основе любых реалистичных городских стратегий: как консервативных, так и модернизационных. Есть, правда, ещё и третья стратегия – «пермская»: наследие (как какое-нибудь наследство) можно просто прокутить, распродать, разбазарить в угоду сиюминутным выгодам «отцов города».

В зависимости от того, «как посмотреть», городское наследие может быть и привычным историко-культурным или архитектурным, но может быть и социальным, и даже политическим (из поколения в поколение передающиеся ценности и практики в горизонтальных и вертикальных отношениях между людьми). Здесь я буду говорить только о части «пермского городского наследия», о том, что можно назвать «пермским городским наследием в узком смысле слова», или о «пермском урбанистическом наследии», или так: о «пермским градообразующем наследии».

Для меня «пермское градообразующее наследие» – это объекты городской среды, феномены пермского урбанистического ландшафта, которые, с одной стороны, образуют «фундамент» этого ландшафта, а с другой стороны, формируют особый и позитивный образ города, являются его реальными визуальными символами, несущими в себе пермскую урбанистическую идентичность и уникальность. Говоря в социогуманитарном ключе: пермское градообразующее наследие – это вневременные, не зависящие от мнений конкретных людей и актуальных веяний фундаментальные визуальные ценности, без которых урбанистический образ Перми сиротеет.

Пермское урбанистическое наследие – это не в узком смысле культурные, исторические или природные памятники, это могут быть и не памятники вовсе. При этом пермское урбанистическое наследие уникально лишь в совокупности, каждый из его отдельных феноменов может иметь аналоги в масштабах России или мира.

«Градообразующие ценности», как и любые другие ценности, объективны, поскольку формируются и существуют усилиями тысяч сонаправленных, но не зависимых друг от друга воль и настроений. «Сонаправленность» рождается из общей культуры, среды обитания и прочего. Но осознаются ценности субъективно и индивидуально, поэтому личные «списки ценностей» могут отличаться даже у людей общей культуры, особенно в ситуации публичной непроговоренности, в отсутствие широкого ценностного дискурса (который, собственно, и актуализирует ценности и постепенно унифицирует их внутри сообщества). Нельзя забывать и ту очевидность, что у разных «социальных культур» и субкультур ценности могут существенно отличаться, в том числе и особенно «визуально-урбанистические».

Я предлагаю свой список «пермского урбанистического наследия» в надежде, что он соответствует умонастроениям если не большинства, то многих.

Пермское городское наследие (как урбанистическое, градообразующее) у нас не очень велико, в поштучном выражении. В Перми нет по-настоящему великих и знаменитых на всю страну зданий, архитектурных комплексов или памятников, определяющих основные черты города. Но в Перми есть нечто другое. Наш город велик и необычен, прежде всего, особенностями своего ландшафта, как природного, так и рукотворного.

Мой список «пермского градообразующего наследия»:

Кама – таких широких рек в мире немного, но они есть. Большие города на таких больших реках тоже встречаются, но большие города (1), смотрящие в такую широкую реку (2) с таких высоких берегов (3) – большая редкость. Мы смотрим из города на Каму с высоты птичьего полёта (с «взлётной площадки» Соборной площади), её невероятная для сторонних глаз ширина с такой высоты приобретает величие и поистине географический масштаб: перед наблюдателем – гигантская карта с великой рекой от горизонта до горизонта.

Кама создала Пермь, но сегодня забыта ею.

Кама – она, казалось бы, «наше всё». Кама для Перми - градообразующая река. Но сегодня Пермь разлучена с Камой. В Перми Камы как бы и нет вовсе (как в Питере нет Балтийского моря, хотя фактически оно в нём есть, но Санкт-Петербургу, в отличие от Перми, есть ещё чем быть, кроме «морского города»). Уже третья мэрско-губернаторская команда по неразумению и безразличию, походя, отрывают наш город от нашей реки, превращая в запустенье место их соединенья. Их дешёвые местечковые эксперименты только усугубляют ситуацию.

Любой «город на реке» соединяют с рекой четыре вещи: 1 – набережная и первая линия городской застройки; 2 – судоходство (необязательно грузо- и пассажироперевозки, но и туристическое, развлекательное, спортивное); 3 – пойманная в реке и съеденная горожанами рыба; 4 – летнее купание и прочий водный отдых. Всего этого у нас либо нет вовсе, либо в очень запущенном состоянии, либо просто в непристойном виде.

Любой речной город, как корабль к пирсу, крепится к реке массой бытовых, экономических, культурных, промышленных, развлекательных канатов и канатиков. В Перми все «точки крепления» города к реке стихийно, но упорно уничтожаются, канаты рубятся. За последние 12 лет (не в «ужасные 90-е») камский берег Перми лишился практически всего, что на нём было значительного и важного для пермяков. Берег покинули: Высшее командно-инженерное училище, Речной вокзал, Краеведческий музей, Музей PERMM; вот-вот исчезнут с берега Камы Художественная галерея и Зоопарк; в запустенье грузовой порт и пассажирские причалы; центральный городской пляж – убогая купальня; набережная – смесь руин и халтурного новодела. Пермякам уже сегодня почти незачем ходить на Каму, а с эвакуацией галереи и зоопарка вообще будет незачем. После зачистки камского берега только два «общественных института» будут соединять Пермь и Каму – РПЦ и РЖД. Особенно дорого будет стоить Перми «церковная зачистка» камского берега. Не в самое финансово благополучное время краевому и городскому бюджету придётся выложить 7-8 миллиардов рублей (три годовых бюджета на краевую культуру), чтобы удовлетворить имущественные прихоти православных бюрократов и переселить вслед за Краеведческим музеем Зоопарк и Художественную галерею. Святоши хоть бы извинились перед горожанами за то, что так бесцеремонно залезли в наши налоги и бюджеты. (В современных экономических условиях и при таком уровне местного властного администрирования планируемый переезд галереи в бывшее здание прибрежного военного училища – это иллюзия, Пермь и Кама будут лишены галереи на многие и многие годы. С зоопарком ещё хуже: с берега он уйдёт, но появится ли он где-то в более или менее приличном виде – очень большой вопрос. Но 7-8 миллиардов наши чиновно-бизнесовые хитрецы, конечно, потратят, как это уже было с коми-пермяцким Драмтеатром и камской набережной, как уже потрачены ими десятки миллионов на «переезд» тех же галереи и зоопарка).

Конечно, почти каждая из этих береговых утрат имеет более или менее объективную причину, но в совокупности – это стратегия безразличия к городу и его реке, которой придерживаются уже несколько «созывов» пермских «отцов города». Всем плохо, но ни в одном крупном городе на Волге, Иртыше, Енисее и Амуре вы не найдёте такого варварского отношения властей к главному городскому сокровищу, вы не увидите такого запустения на городских берегах, даже в богом забытой Астрахани.

Нужно вернуть Каму Перми.

Аллея Комсомольского проспекта – прямая как стрела трёхкилометровая липовая аллея, взмывающая из города на прикамскую гряду и улетающая с обрыва в безмятежную реку. Или наоборот: спускающийся от реки в город трёхкилометровый просторный променад под сенью благородных деревьев. Аллея Комсомольского проспекта разделяет город ровно пополам, с юга на север, отделяет старый город от нового, Запад от Востока, городскую местечковость и традицию на востоке от краевого размаха и суетных экспериментов на западе. Аллея обрезана с двух сторон двумя соперничающими площадями-эпохами: «Комсомольской» и «Соборной», и увенчана двумя островерхими башнями: колокольней собора и шпилем полицейского ведомства.

«Башня галереи» и «Башня смерти» – два «форпоста», «охраняющих» центральную часть города с севера и юга. Два вертикальных ориентира, фиксирующих пермскую топографию и упорно не теряющиеся на фоне новых многоэтажных зданий – очень мощные образы.

Колокольня Спасо-Преображенского собора – высоченная островерхая башня на высоченном обрыве на берегу широченной реки. Дело не в здании – оно вполне типовое для своего времени, а в его великолепном расположении. Колокольня венчает «город над рекой» и одновременно фиксирует собой главный градообразующий перпендикуляр Перми – перпендикуляр Камы и Комсомольского проспекта. Очень жаль, что сегодняшний шпиль соборной колокольни – это всего лишь убогая, непропорционально малая и упрощенная копия того воистину «адмиралтейского шпиля», который был разрушен во время Гражданской войны. Надеюсь, епархиальные собственники вспомнят об истинном облике их вожделенного имущества и вернут колокольне её изначальные вид и пропорции.

«Башня смерти» – сталинское высотное здание краевого Управления внутренних дел, единственное в Перми по-настоящему символическое и выдающееся, во всех смыслах, свидетельство сталинского имперского стиля (реальная провинциальная «сталинская высотка»). Стиль этот эстетически и исторически ценен и в России, и в мире, как бы лично я ни относился к Сталину и сталинизму. Плюс красивая, но жестокая легенда. Плюс зримое напоминание о двуличии всего «правоохранительного» в России («органы» могут быть и заступниками, и губителями народа). Будь моя воля, я бы в рамках этой диалектики давно переименовал «Комсомольскую площадь» в «Площадь Свободы» («комсомольцам» осталось бы немало – «Комсомольский проспект»). Это было бы очень правильно – главному полицейскому ведомству стоять на «Площади Свободы». И, к слову, улицу Куйбышева, от улицы Ленина до Камы, переименовал бы в «Улицу гражданских свобод». Тогда бы адрес пермского Правительства и Администрации губернатора был бы не «Куйбышева, 14», а «Гражданских свобод, 14». Но это так, символические забавы.

Аллея Комсомольского проспекта по своему «градообразующему смыслу» – это центральная городская аллея, то есть хорошо обустроенный и интересный людям главный променад под липами, вальяжный и светский. Променад, стягивающий к себе тело города и притягивающий пермяков. Но сегодня променад неинтересен и ветшает, лип всё меньше. По аллее почти никто не ходит. Пермь – город без променада. Пермь – город без главной (или хотя бы настоящей) торговой улицы (есть квартал торговых центров: Ленина-Куйбышева-Екатерининская-Попова, но это совсем другое). То есть Пермь – не совсем город, не совсем для горожан.

Эспланада – гигантское зелёное поле, бесшабашно оставленное в угоду «русскому размаху» на дорогущей земле посреди большого города. Демонстративная, почти наглая, с градостроительной точки зрения, любовь пермяков к простору и свободе взгляда. Эспланада – это «пермские поля» для пермского размашистого досуга. «Западное поле» – регулярное прогулочное пространство, стянутое посередине причудливым советским памятником и геометрически расчерченное асфальтовыми дорожками и парапетами стриженых кустов. «Восточное поле» – поле как таковое, городская поляна для вольного отдыха и веселья, а в перерывах – «просто пространство простора», услада взгляда, уставшего от городских нагромождений.

Эспланада в Перми – это именно поле, не мощёная площадь, не сквер, не регулярный парк, каких много, а именно поле и очень большое поле. Всё, что мешает восприятию эспланады как поля, убивает этот важный феномен пермской урбанистической самобытности. Для меня проблема не в том, как «застроить эспланаду» – это зло для «моей Перми». Эспланада должна украшаться и развиваться не застройкой, а обрамлением. Эспланада хороша не тем, что на ней, а тем, что вокруг. А вокруг ещё конь не валялся. Для самой эспланады проблема в том, как разнообразнее и эффективнее использовать это поле для удовольствия пермяков и развития города, но именно как поле, как «простор на траве». Это очень креативная и трудная задача. Летний и зимний фестивали – это самое очевидное, но довольно примитивное и экстенсивное использование «пермских полей». Подземный торгово-развлекательный центр в восточной части эспланады (рядом с Законодательным Собранием) возможен (хотя, с моей точки зрения, это градостроительная глупость в этой части города с её пробками, близким мостом и уже с 5-ю крупнейшими торговыми центрами на половинке квадратного километра + финансовая авантюра, если иметь в виду всё ухудшающийся инвестиционный климат в России), если он не нарушит поверхность «восточного поля» именно как ровного поля, ограниченного лишь тротуарами, без каких либо капитальных возвышений внутри. И если подземные чертоги позволят использовать «восточное поле» как место массовых гуляний с серьёзными временными фестивальными сооружениями. Насколько я понял Дениса Галицкого, документация, вынесенная на конкурс подрядчиков, не гарантирует этого, а градостроительное зонирование этой территории позволяет существенно изменить её суть всевозможными допустимыми «мелочами».

Черняевский лес – настоящий громадный живой сосновый лес посреди города, с чащобами, болотами, с заросшими сосняком песчаными дюнами. Почти 700 гектаров натурального исторического леса в облачении домов, дорог и двуокиси азота. Такой большой и в центре города – единственный, как минимум, в Европе. Настоящий лес в «шаговой доступности» для городского человека и оберегаемый им, несмотря на отдельные отряды людей-сук, измывающихся над лесом по выходным и в праздники. Естественный, природный лес в городе – парадоксален, именно поэтому Черняевский лес – это единственное, что делает Пермь по-настоящему уникальным городом, по крайней мере, с урбанистической точки зрения. Все остальные феномены пермского урбанистического наследия имеют те или иные аналоги в России или мире. Как эта предельно простая мысль не приходит в головы нашим «отцам города», да ещё в условиях судьбоносной гонки городов за уникальностью…?

Черняевский лес – это именно лес: не парк, не лесопарк, а лес. Лес, в отличие от парка, сам по себе аттракцион, его не надо украшать, в него не надо зазывать посетителей сладкой ватой и каруселями. Его нужно делать удобным именно для лесных прогулок, а не для городских развлечений. «Лес как лес», конечно, не массовый аттракцион. Лесная прогулка или пробежка – довольно изысканное времяпрепровождение. Но настоящий лес в городе как оперный театр в городе – пользуются им немногие, но украшает и облагораживает он весь город, всех его жителей. Не киноконцертные залы облагораживают город (хотя они очень нужны и важны), а Большая опера с шикарным репертуаром. Не развлекательные парки облагораживают город (хотя они очень нужны и важны), а величественный и прибранный сосновый бор.

Долины 5 городских малых рек: Мулянки, Данилихи, Егошихи, Ивы, Мотовилихи – наши городские речки – большая редкость для больших городов. Их городская ценность не только в «экологии и живой природе». Пермские малые реки вместе с левобережной прикамской грядой, собственно, и создают рельеф нашего города, его пространственную матрицу. Наши малые реки физически градообразующие. Город строился, учитывая Каму, малые реки и прикамскую гряду (как Рим строился, учитывая Тибр, холмы и болота). Благодаря гряде, гигантским речным оврагам (почти ущельям) и низинам рельеф Перми нескучен. Благодаря малым рекам и гряде город существует в нескольких уровнях – это и проблема, и очень важное естественное разнообразие, стимулирующее градостроительное и градоблагоустроительное творчество пермяков. Это бы естественное разнообразие пермской городской поверхности всячески подчёркивать и использовать, порождая необычные и по-новому удобные и важные для горожан архитектурные комплексы. Но для многих из нас малые реки – это всего лишь проблема дамб.

И, конечно же, наши городские реки ещё и живые. Хоть и больные, но ещё не упакованные в бетон и асфальт, как в других городах, текущие через весь город с юга на север, образующие местами гигантские зелёные овраги, небольшие пойменные долины и даже большие пруды, и всё это посреди миллионного города. Наши речки – грязные, замусоренные, но живучие, ждущие лишь внимания и участия, чтобы заново очиститься и засверкать прозрачными водами, давая горожанам отдохновение и радость от неподдельного и живого.

Наши реки не в трубах, их много, они живучие, а мы этого не ценим и не используем как ресурс и преимущество. Не говорю уже о знаменитом «экологическом аргументе»: долины пермских малых рек являются естественной городской вентиляцией (находясь в низинах, они, как вентиляционные трубы, всасывают тяжёлый грязный воздух, поэтому желательно не размещать там ничего «жилого», а только с временным пребыванием людей).

***
Я ни в коем случае не эксперт в вопросах градостроительства – не дай бог. Я всего лишь «квалифицированный горожанин» – человек, пытающийся активно, заинтересованно и ответственно относиться к своему городу и его проблемам. Я горожанин-заказчик: «сделайте мне хорошо примерно в таком-то направлении». Убеждён: в судьбоносных вопросах первая скрипка должна быть у потребителя, а не у специалиста по потреблению. Эксперты служат нашим интересам, а не наоборот. Надо учиться настаивать на своих интересах, какими бы странными они ни казались профессионалам – у них свои интересы.

Для меня всё замечательное и самобытное в Перми предстаёт вольным, большим, раскинувшимся: Кама, эспланада, лес, башни, бесконечная аллея. Пермь – масштабный, но ни фига не ухоженный, запушенный город, ещё немного и безвозвратно заброшенный. (Как им это удаётся: в одном из самых богатых регионов России из года в год чуханить и опускать его столицу – загадка бытования постсоветской пермской элиты. Пермь – единственный миллионник в России, в котором за «тучные двухтысячные» был реализован всего один общегородской большой проект – Красавинский мост).

Кроме того, в Перми, в отличие от подавляющего большинства других больших городов, очень много «настоящего» и «живого»: Кама, живые малые реки, настоящий лес и большое зелёное поле посреди города.

Повторюсь: я – не о памятниках и достопримечательностях, я – об объектах, делающих Пермь Пермью, создающих не только «внутренний», но «внешний» («инвестиционный») образ города и одновременно формирующих его пространственную сущность, в чём-то скрытую и подспудную.

Всё остальное, что традиционно и заслуженно считается у нас достопримечательным, в значительной степени аналогично, как у многих, и часто в худшем состоянии, чем подобные урбанистические феномены и достопримечательности в других городах: и Разгуляй, и Старая Мотовилиха, и камская набережная, и сдувшийся без харизматиков Музей PERMM, и Оперный театр (уже почти ничего из себя не представляющий без Курентзиса), и Картинная галерея (чья реальная уникальность в масштабах России почти исключительно в «деревянной коллекции», хотя для экспертов, это, конечно, не так), и Кировский с Мотовилихинским заводы, и современная индустриальная супердостопримечательность «Лукойл», и многое другое – всё это, с моей точки зрения, не обладает достаточным потенциалом именно для «пермской урбанистической революции», для прорыва в новую жизнь, в жизнь большого современного своеобычного мегаполиса. Это никак не умаляет значения этих достопримечательностей для пермяков. Просто достопримечательности – это про другое. «Пермское городское (урбанистическое) наследие» – Кама, эспланада, лес, аллея, реки – это городской фундамент. Пермские городские достопримечательности – это городской дизайн.

Но «списки наследия» могут быть разными. Это всего лишь мой «проект». «Объективность» наследию ещё предстоит обрести в тысяче мнений.

***
Наследием, как и наследством, можно распорядиться по-разному: можно, как уже говорилось, его по-глупому, от жадности прокутить, а можно превратить его в стартовую площадку для новой большой жизни. Я считаю, что к «пермскому градообразующему наследию» нужно относиться именно как к совокупности «точек роста», как к гармоничному (благодаря «историческому отбору») единству урбанистических ландшафтных и смысловых платформ пермской идентичности, закладывающих векторы городского развития. Городское развитие должно не поглощать «объекты градообразующего наследия», а наоборот – оно должно отталкиваться от них, заряжаясь их историко-культурной энергетикой и структурируя современный пермский градостроительный хаос их укоренёнными смыслами (частично это было заложено в ликвидируемом сегодня Генплане, оказавшемся слишком современным для «отцов города», но не для Перми). Но пока всё свидетельствует о том, что пермская правящая элита всё-таки решила наследие прокутить. О фактах не буду – для пермяков они все на поверхности.

Перечисленные феномены «пермского градообразующего наследия» – это ни в коем случае не заповедные объекты и территории. Я не призываю к их консервации. Они, как и город, должны развиваться, но при одном условии – их градообразующая роль и внутрипермская уникальность должны сохраняться. Их смыслы должны «набухать», а с ними будет «набухать» самобытность и интересность самой Перми. Это более эффективная и дешёвая «стратегия возрождения», чем придумывание с нуля «точек роста» вроде «Перми – культурной столицы России».

***
Для меня война за Каму, Черняевский лес, эспланаду, малые реки – это война за плацдармы для будущего современного городского развития – война против дикарей и жуликов, сегодня возглавляемых губернатором Басаргиным, а завтра – кем-то другим. Ошибаются те, кто связывают сегодняшнее разбазаривание Перми с приведёнными Басаргиным «варягами», а ранее – с Гельманом и Ко. По «гамбургскому счёту», проблема не в пришлых конкистадорах, а в самой пермской постсоветской элите, оказавшейся на нашу беду потрясающе слабой, нехозяйской, компрадорской – сплошные «не орлы», отдающиеся всем, кого пришлют или просто забредёт (человеческие исключения есть и очень ценные для города, но, как всегда, погоды исключения не делают). Пока этих местечковых бюджетных «несунов» не сменит новая генерация «отцов города» (не ангелов, конечно, но относящихся к городу как капиталу, а не как к складу бесхозных ресурсов) – Перми ничего не светит, её будут растаскивать и свои, и пришлые. Как пройдёт эта смена и пройдёт ли? Что это будет: собственно пермская «избирательная революция» (если удастся дожать и более-менее синхронизировать прямые выборы, а несколько мощных местных поводов разбудят «пермский народ») или новые люди придут на волне общероссийских пертурбаций – не знаю. Знаю лишь, что чудес не бывает, взрослые люди не меняются, с «этими» нам ничего не светит. В отношении «этих» может быть только одна стратегия – оборона и сопротивление, сбережение оставшихся городских ресурсов под будущее возрождение.

Пока же многим «моим» объектам пермского городского наследия (и не только им) просто не повезло. Эспланада, Черняевский лес, долины малых рек для пермских и московских дикарей-застройщиков оказались просто относительно дешёвыми участками муниципальной земли в центре города – так сказать, участки под застройку со всеми удобствами, только защитные статусы убрать. И здесь очень кстати подвернулся очередной, назначенный Императором губернатор – многоопытный бизнес-чиновник позднекомсомольской школы, высококвалифицированный продавец административного ресурса. Приехал, хозяйским глазом оглядел временно вверенные ему угодья и принялся готовить пермское городское наследие к «утилизации», все эти бессмысленные «леса, поля и реки». Начал с изменений в генплане и пошло-поехало. Если эспланаду ещё как-то удалось отбить (или всего лишь сохранить для более «выгодных» подрядчиков?), то на Черняевский лес и речные долины стервятники налетели не по-детски, гражданская оборона еле держится, а некоторые малые реки и оборонять некому.

В общем, пока сопротивление и сбережение.