Есть театр — есть город

Текст: Виктор Фадеев

27 марта во всем мире отметили День театра. В преддверии праздника мы побывали на репетиции одного из новых спектаклей Березниковского драматического театра.

В репетиционном зале четыре человека — звукооператор с ноутбуком и три бабульки, одетые в теплое тряпье. Из-под подола длинной юбки одной из «старух» виднеются вполне современные кроссовки. «Бабушкам» — ведущим актрисам Березниковского театра — на самом деле нет и тридцати лет. По оставленным на столе распечаткам сценария становится понятно, что березниковские театралы скоро увидят на сцене «Марьино поле» драматурга Олега Богаева — произведение 2005 года, весьма востребованное отечественными постановщиками. Три персонажа — столетние старухи Серафима, Прасковья и Марья — доживают свой век в забытой и всеми покинутой деревне. Марья и вовсе собралась умирать, но потом «полежала и передумала». В видении к ней явился муж, давно сгинувший на войне, и рассказал, что 9 мая солдаты прибудут запоздавшим поездом на станцию — бегите встречать.

Три бабушки отправляются в дорогу, и их путешествие похоже на сказку — как полагается, одновременно трогательную (надежда на встречу воскрешает их самые теплые воспоминания) и жуткую (как вам такой «леший» — «человек-гриб» без рук и ног?). Когда в зал входит режиссер-постановщик Денис Кожевников, девушки отрабатывают «моноложище», который начинает все действие. Не задействованная в сцене Серафима отчаянно шмыгает носом и держится за голову. Для актера и такое состояние — не повод пропускать репетицию. Но если уж искать хорошее в плохом, то недуг даже придает шарма сварливой бабульке.

Первые сцены пьесы полны того, что называется «юмором висельника» — две героини тянут за собой гроб для подруги, помогают ей устроиться в страшной «постели» («чо к чему перед смертью наелась»), крышкой назначают дверцу от нужника («три года как королева под ней пролежит»). Художественный руководитель Березниковского театра смеется — он то ли изображает реакцию зала, то ли и впрямь восхищен игрой. Впрочем, как бы ни был доволен постановщик, первыми будут высказаны исправления и пожелания. После мечтательного пересказа Марьей слов солдата-призрака: «Вернемся к маю, вровень к кануну победы...», Прасковья выпаливает: «И мой?!», после чего начинает тормошить подругу. Эти два простых слова героине нужно произнести так, будто подразумевается: «Зуб даешь? Рассказывает мне тут о своем счастье, скотина такая! А как же я??? А если и мой жених тоже придет — чего же мы тут расселись?».

В претензиях Серафимы к полумертвой товарке слышна нужная претензия, но следует подать ее тоньше — свою низменность героине надо скрыть. Живые глаза Марьи видно даже сквозь двое очков, но увидят ли это зрители в зале? К тому же монолог о видении нельзя пройти на одном и том же ритме, на одинаковой эмоции. Марья решается рассказать о сокровенном и понемногу уверяется в том, что это ни бред, ни галлюцинация умирающего мозга. Ее плечи постепенно становятся свободнее — возникает ощущение, что скоро пойдет в пляс. Денис Кожевников признается «бабушкам» — на репетицию он шел в подавленном состоянии духа, но боевого начала оказалось достаточно, чтобы пробудить в режиссере творческий зуд. «И это при том, что мне редко хочется репетировать, — улыбается худрук. — Вы молодцы».

БОЙ ПРОТИВ БЕЗЫСХОДНОСТИ
После репетиции мы попросили Дениса Кожевникова рассказать о том, почему для постановки была выбрана именно современная пьеса.

— Я человек ленивый, консервативный — не могу сказать, что вовсе не читаю современную драматургию, но мне кажется, что еще не пришло время чего-то настоящего. Поэтому пьесы даже признанных критиками и увенчанных столичными фестивальными наградами драматургов у меня в портфеле не задерживаются.

Почему так? Когда Георгия Александровича Товстоногова спросили: «Почему вы не ставите пьесы Разумовской?», он ответил: «Как я могу ставить эти пьесы, если я давно не ездил в набитом битком трамвае?». К сожалению, в этих произведениях много негатива — он есть в нашей жизни, бесспорно, но ведь он был всегда! А про безнадежность мне ставить не хочется, я старомодный человек.

Пьеса «Марьино поле» широко идет по России, но ее автор Олег Богаев долгое время был вне моего поля внимания, пока в Вологде на фестивале «Голоса истории» я не увидел спектакль по этой пьесе. Несмотря на то, что пьеса показалась мне не до конца решенной, история выглядела любопытно — столетние старухи Марья, Прасковья, Серафима несут в себе невероятный заряд жизнелюбия и молодости. Это свойственно поколению, пережившему войну, — во всяком случае, в том окружении людей, в котором я вырос, было именно так. Здесь есть история, причем классная — и об этом имеет смысл говорить.

При этом у меня даже не было мысли, что я это поставлю, хотя пьеса была очень хороша как материал для молодых актеров на создание характерности. И тогда стало ясно, что пьесу было бы жалко бросать и когда-нибудь к ней нужно вернуться. И сейчас возникла ситуация, за которую — безо всякой рекламы! — мы должны благодарить «Лукойл» и Министерство культуры Пермского края. В рамках поддержки театрального искусства они договорились, что, помимо ежегодных грантов Минкульта, «Лукойл» выделит деньги основным театрам края для постановки одного дополнительного спектакля. Решение об участии нужно было принимать быстро, и я вспомнил, что есть материал, к которому нам хотелось бы вернуться. Премьеру спектакля березниковцы увидят на закрытии сезона — 20-21 мая.

ЛЕКЦИЯ ПО ИСТОРИИ
— Будет ли Драмтеатр отмечать грядущий День театра?

— Будет, тем более что нынешний год для театра — юбилейный. Пригласим гостей, представителей администрации, сыграем самый востребованный спектакль сезона, на который трудно приобрести билеты — «Чума на оба ваших дома». После спектакля кого-нибудь почествуем, может, и нас кто-нибудь захочет поздравить. А потом сядем за стол, повеселим друг друга капустниками… — Денис Владимирович становится задумчивее и серьезнее с каждым словом. 80 лет для театра — преклонный возраст… И то, что у Драматического театра нет своего здания — это для города очень тяжелая история. Можно сказать, история 80-летнего преступления. В подписанной премьером стратегии реализации культурной политики государства есть строки о том, что города с населением более ста тысяч человек обязаны создать драматический театр. Миллионники — обязаны иметь театр оперы и балета. Все это — прямая обязанность властей. Немногие знают — Сталина однажды спросили, когда поселение можно считать городом, на что тот ответил: «Когда театр есть — тогда город. Когда нет — деревня».

— Если вы не записываете — зря, — Денис Кожевников кивает на диктофон. — Сейчас будет лекция по истории театра.

Дело в том, что репертуарный театр — это советское изобретение, которому весь мир завидует. Нет, в царской России был Александринский театр, Малый, но инвестировали туда единицы. Советская власть одним из первых декретов национализировала все театры, включая частный Московский Художественный театр. И основоположники Станиславский и Немирович-Данченко благодарили за это советскую власть, несмотря на то, что до революции театр прожил 19 лет, он был бы не вечным. Но государство взяло на себя финансирование штатной труппы. Теперь, когда десятилетиями театр находится в руках одного мастера, может проявляться уникальное творческое направление. МХАТ был таким — спасибо Станиславскому, спасибо меценатам. Но и этот уникальный проект без гособеспечения не выжил бы, театр никогда не может быть рентабельным. Дальше в Конституции появилась статья о доступе граждан к культурным ценностям, каким является театр. Постепенно этот опыт переняли и за рубежом. В 2013 году я был в Берлине, и оказалось, что группы с постоянными труппами и руководителями там есть и их много. При этом Германия, Франция, Италия тратят на театры гораздо больше средств, чем Россия.

И если мы хотим сохранить цивилизацию, то надо заниматься образованием, театрами надо заниматься. Пусть у кино более широкая аудитория, все равно театральное искусство является флагманом культуры — если оно движется вперед, то за ним сразу двигаются вперед и музеи, и кино...