Разговор с рыбинспектором о поэзии

– А рыба-то в наших реках осталась ещё?
– А как же. Есть, есть ещё рыба… Но и нарушителей (мы зовём их не браконьерами, а нарушителями правил рыбной ловли) полно. Ловим-ловим, не переловим…

Такой вопрос в разговоре со старшим инспектором Пермского территориального отдела Средневолжского управления Росрыболовства Николаем Труфановым прозвучал не случайно. С 2005 года рыбоохрану лихорадит бесконечными реформами и перестройками. То в Россельхознадзор их отдадут, то новое федеральное агентство создадут. Старый порядок (когда за охрану рыбных запасов отвечали бассейновые управления Камрыбвода) порушили, а новое создать не успели. Дошло до того, что полтора года назад на всё Верхнекамье с его тысячами километров рек и речушек, озёр и прудов остался единственный инспектор Анатолий Лузин. А раньше штат Верхнекамской рыбинспекции насчитывал до 10 человек, это кроме общественных помощников.

– А что сейчас?
– Рыбоохрану отделили в территориальные округа. Сейчас нас, инспекторов, в Пермском отделе человек 15. Из них двое в Березниках – я и Лузин, один в Соликамске, Васильев. У бассейновых управлений эти функции, охраны рыбных запасов, отобрали, но, кажется, оставили обязанность заниматься воспроизводством рыбных запасов.

– Но есть же форелевые заводы на Вишере, например. Частные…
– Частников-то везде полно, и в Пермском крае тоже, но это не то. Раньше были государственные заводы на Яйве вот, помню, был государственный рыбзавод, на Добрянской ГРЭС. А сейчас их, кажется, нет. Но точно не знаю, я этим не занимался.

– То есть сейчас, когда действует запрет на ловлю рыбы в нерестовый период, вы втроём на всё Верхнекамье пытаетесь выловить браконьеров?
– Ну, не то чтобы мы такие три одиноких героя, как три тополя на Плющихе. Нам помогают и общественники, и сотрудники линейных отделений милиции, даже ОМОНовцы с нами регулярно ходят в совместные рейды. Есть договорённость об оказании силовой помощи в этот период, потому что в нерест даже уголовные дела возбуждаем.

– Николай Викторович, а как часто инспекторы ходят в рейды?
– Практически ежедневно. Сейчас мы без выходных работаем, и на воде всегда кто-то есть, не один, так другой. Мы ведь не только рыбаков проверяем, а, например, составляем протоколы о нарушении водоохранной зоны, за загрязнение водоёмов. Здесь очень распространена мойка автомашин в речках и прудах – заезжают прямо в воду. А это статья 8.33 КоАП. За год, пока я тут работаю, уже под две сотни протоколов составили по этой статье: за мойку автомашин, за выезд на лёд, за стоянку рядом с водой…

– Насколько близко можно ставить машину к кромке воды?
– У каждой реки есть запретная зона, ширина её зависит от длины реки. На Каме, например, водоохранная зона – 200 метров, а у маленькой реки – метров 50.

– И сколько составляет штраф за стоянку автомобиля, например, в Усолье у реки?
– Ну, мы не такие варвары, чтоб сразу штрафовать, мы объясняем людям, что нельзя. Если есть оборудованная стоянка около воды, отсыпано или закатано в асфальт, то можно стоять и ближе, чем 50 метров, а если на траву заезжать, то это, конечно, нарушение водоохранного законодательства. Да, за мойку мы наказываем, особенно тех, кто заезжает прямо в воду, – на Быгеле, на Сёминском пруду. Составляем протокол об административном правонарушении по статье, штраф по которой составляет от 300 до 500 рублей. Ну, в первый раз даём по минимуму, тем более что народ обижается, мол, знаков нет, «почему нельзя?» Объясняем, что везде знаков наставить просто физически не сможем, у нас столько водоёмов, это ж невозможно, куда только умудряются проезжать. Но во второй раз они, как правило, не попадаются. Мы объясняем: на 50 шагов отъезжайте и мойте, таскайте воду, это не возбраняется. Подъезжаешь иной раз, видишь, – человек далеко машину поставил, значит, уже «наш клиент», в смысле, уже проводили с ним беседу. Видно, что работа сделана не зря.

– А как с незаконной ловлей рыбы?
– Да так же. Постоянно нарушителей ловим. Вот мост на Усолье: там, видимо, с тех пор, как рыбоохрана ослабла, всё ещё «массовое гуляние» всего города происходит. Там в одном месте струя проходит, по которой чехонь на нерест идёт, и весь город постоянно там болтается. Такое впечатление. И мы там регулярно контролируем ситуацию, но как только мы к мосту приближаемся, они тут же снасти бросают в воду и разбегаются, рассасываются по этому мосту. Пытались мы заваривать даже эту клетку (переход под мостом), но сейчас техника на таком уровне, «болгарки» на аккумуляторах не редкость, приезжают и срезают заграждение. На этом мосту уже не один десяток протоколов составлено…

Когда я начал работать (с 20 мая прошлого года), сети в открытую ставили. Проехать невозможно было на озёрах, всюду за сети цеплялись. А сейчас этого нет. С одной стороны, бояться стали, с другой стороны, сейчас запретили ввозить сети эти китайские, они подорожали, и, если инспектор выдернет сеть, она назавтра в этом же месте не появится. Так что побаиваются, в основном, ночью ловят. Но если раньше, когда вообще рыбинспекции не было, по всей реке ночью костры горели в нерест, с фонариками ловили, то сейчас этого нет. Обстановка строгой секретности.

Вообще-то сейчас, в нерест, езда на моторных транспортных средствах по рекам и заливам запрещена, можно только по судоходному ходу по Каме, поэтому нарушителей сразу видно и слышно. Большинство нарушений, которые мы фиксируем – ловля с подъёмниками, этот такая сетка полтора на полтора метра, её можно на палках поднимать, с моста – на верёвках поднимают. Их на рынке продают… Но мы нынче составили уже достаточно протоколов, по подъёмникам только штук 30, и по сетям десятка два уже есть. В период нереста штрафы максимальные – за сетки по 2 тысячи рублей, за подъёмники по полторы тысячи. А так, в другое время, по тысяче рублей. Рыбалка сетями запрещена не только в период нереста. Сейчас, в нерест, можно ловить на удочку с двумя крючками максимум, всё остальное – браконьерство. Несколько протоколов составили за закидушки. Хотя, в основном-то, людей предупреждаем, что нельзя сейчас на 10 крючков рыбычить.

Кроме штрафа за нарушение правил рыболовства, с нарушителя взимается ущерб за незаконный улов. За щуку, судака – 250 рублей за единицу, независимо от размера, лещ – по 25 рублей, чехонь – по 23 рубля. Самый дорогой из тех, которые в Верхнекамье водятся, это таймень, 1250 рублей за голову. Ну, это в верховьях.

– Мне всегда было интересно, вот, вы застали на реке гражданина с сетью, составляете протокол, а у него же ни документов при себе, ничего. Как быть?
– А мы у него изымаем мотор, он за ним всё равно придёт. Мы имеем право изымать лодку, мотор, технику…

– Ну, орудия незаконного лова – это понятно.
– По новому закону, насовсем ничего не изымается, это может только суд определить. Но временно задержать можем. Оформляем специальным актом временное изъятие транспортного средства… После уплаты штрафа, если постановление суда будет – вернуть всё, возвращаем. Но это, конечно, морока: если изымаешь мотор, его надо сразу оценивать, а то по нашему федеральному агентству уже были случаи, когда нарушители судились с инспекцией, что изъяли у них лодочный мотор новый, а возвращают б/у. Потому что если мотор не оценен был сразу, он считается новым. Да и доставлять его не всегда бывает возможность. У нас только лодка – «Казанка», и ту нам в аренду «Камуралрыбвод» дал, – и, если в ней трое сидит (а понятые нужны), то куда уж грузить ещё? Проблема.

– И где это хранится всё? Если у вас ни помещения своего, ни техники пока нет?
– Ну, нам «Камуралрыбвод» дал в аренду не только лодку, но и гараж тоже. Это дело времени, мы только начинаем. Но мы руки-то не опускаем, работаем. Комнату нам предоставляют по вторникам, куда мы приглашаем нарушителей для оформления. Но сейчас смысла-то нет в кабинетах сидеть. Только раз в неделю я сижу, веду делопроизводство, рассылаю нарушителям конверты с постановлениями. Инспекторы мне протоколы сдают, я по ним выношу постановления, а свои протоколы в Пермь отправляю, там по ним принимают решения.

Но всё-таки я согласен с вами, мало нас. На такой регион… Конечно, кроме нас, в пермском отделе существует мобильная группа, 4 инспектора, они по двое работают, плюс общественники. У этих опергрупп нет своего закреплённого участка, и они подчиняются только начальнику, могут появиться в любое время в любом месте.

– Просто удивительно, что рыба ещё осталась.
– Пока есть. Браконьеры-то особый ущерб наносят сетями с мелкой ячеёй, которые метут всё подряд. А крупную рыбу надо уметь вылавливать. Работает же у нас Орлинский рыбхоз, у которого хозяйство занимает 100 километров реки от Соликамского водозабора и до Пожвы. Они наши первые помощники, потому что это их прямая заинтересованность, чтобы рыбу не извели. И информация от них идёт, и совместные рейды с ними проводим, они предоставляют транспортные средства. И милиция нам помогает, есть договорённости с усольскими, березниковскими, солиткамскими, александровскими отделами, с районными прокурорами постоянно общаемся. Сейчас вот Лузин уехал в совместный рейд с инспекторами ГИМС (государственная инспекция маломерных судов) и сотрудниками линейного отдела милиции. На той неделе с ОМОНом ездили в рейд, на трёх лодках…

Понятно, что за один день браконьерские привычки не искоренить. Тут же многие считают, что, раз они живут на реке, всё это – общее, значит, их. Но это не значит, что можно в нерест рыбачить или реку загрязнять.

P.S. Читатель спросит: а где же поэзия? А вы на реку выйдите… И пусть до 15 июня на Вашей удочке будет только один крючок, а тишину нарушает только плеск волны и шелест ветра в прибрежных зарослях.