Бабушка, что случилось?

«Мама, бабушка идёт!» - это сын даёт мне знать, что моей бабушке, а его прабабушке понадобилась помощь. Не спеша доделываю самое необходимое. Затем поворачиваюсь. Она стоит и смотрит на меня, надеясь, что я сразу её пойму и помогу.

«Старый что малый», - говорит народная мудрость. Я полностью поняла это четыре года назад. Бабушке было девяносто и инсульт она перенесла на ногах Сначала я даже не поняла, что случилось. У нас в семье не принято жаловаться на свои болячки. Она по привычке промолчала, врача не вызывали. И вот результат.
До девяноста лет мы жили припеваючи. Бабушка была моим надёжным тылом. Она готовила, старила, шила, вязала, нянькалась с моим маленьким сыном. Даже ухитрялась читать дамские романы. «Сколько ей? - удивлялись на работе. – Нам столько не прожить, вот что значит старая закалка».
И это правда. Нам столько не прожить. И не просто потому, что она родилась и выросла в деревне, так сказать, на экологически чистых продуктах, а у нас экология плохая и работаем мы на вредных производствах. Я считаю, что всё это в какой-то степени зависит от нас самих. Мы стали ленивы, часто жалеем себя и, по возможности, стараемся переложить ответственность за принятие жизненно важных решений на чужие плечи. Кто-то из умных сказал: «Кто хочет – делает, кто не хочет – ищет отговорки». Это про нас, согласитесь?
Бабушка у меня почти ровесница века. Революцию помнит слабо, девчонкой еще была. Потом уехала в город, в деревне сильно голодали, поступила «в услужение». Время это всегда вспоминала с удовольствием. Было много работы, но и хозяева попались добрые, зарабатывали шитьем, имели свою артель. Кормили хорошо, одевали и даже на танцы отпускали. Когда замуж вышла, пустили жить в дом её мужа, моего деда офицера-красноармейца. Как жалела она своих хозяев, когда закончился НЭП и их пришли раскулачивать.
Бабушка никогда себя не жалела. Она была нашим корнем, нашей основой. Меня воспитывала с младенчества, не отдала в детдом, довела до десятого класса, чтобы я могла получить образование. И всегда, когда передо мной вставал вопрос «Как поступить?», я оглядывалась на неё, даже когда училась далеко от дома: «Что скажет?».
А сейчас она стоит передо мной и хочет, чтобы я поняла её желание. Слышать-то она слышит, а вот сказать... Поначалу я очень мучалась, пыталась научить её заново говорить... Эта затея с треском провалилась. Хорошо она произносит только имя моего сына, но обозначать это может что угодно: от перестановки мебели, до «хочу пойти погулять».
И если на дворе солнце, то попробуй не отведи её гулять. Вот картинка: девяносточетырёхлетнюю старушку весом около 100 кг, свести с третьего этажа, а потом привести обратно. Это слёзы, это упрёк, выражающийся в молчаливом сиротливом сидении в коридоре. И мы ведём бабушку гулять, тащим вниз стул, потому что скамейки возле дома давным-давно разломали.
Я смотрю в её голубые глаза в тщетном желании понять. Я не понимаю, её раздражение растёт. В конце концов, она стучит рукой по стене, что-то гневно мычит мне в лицо, а потом... Она начинает плакать. Глядя на её мучения, я начинаю плакать тоже. Вот так и стоим друг против друга и рыдаем в два голоса. Она, потому что не может объяснить. Я, потому что не могу понять.
Вот так мы живём. Теперь уже мой подросший сын ухаживает за своей прабабушкой, как она когда-то за ним: покормит, уберёт, сводит погулять. И я надеюсь, что когда я сама стану старой, он не отправит меня в дом престарелых, не бросит и так же как я будет плакать, если не сможет меня понять. А вообще-то, не дай Бог дожить до глубокой старости!
Влада РЯБИНИНА