Гражданин политик

– Да, конечно. Это мой долг. Любые выборы в России помогают структурировать, стабилизировать элиту. К народовластию наши выборы, конечно, никакого отношения не имеют… Но элита тоже должна быть в нормальном состоянии – должно быть обновление, хотя бы такое…

– Недавно вы сказали, что пермское студенческое сообщество уникально в плане своей пассивности…
– Да. Я, как говорится, много езжу по стране. Был во всех городах-миллионниках. И в глаза бросается отсутствие молодежности в физическом и социальном облике Перми, кроме, конечно, массовых пьянок «гопников» на эспланаде в День города. Понятно, что гражданская пассионарность из вузов уходит: и из среды преподавателей, и из среды студентов. Студенчество перестает быть социальной силой и у нас, и во всем мире. Но не до такой же степени как в Перми.

– Каким вы были студентом?
– Я учился на историческом факультете ПГУ, был круглым отличником. Но в школе являлся не менее круглым троечником. В школе учился не для того, чтобы учиться. А в университете мне было интересно, я понимал, что и для чего мне нужно.

– В общежитии не жили?
– Нет, в общежитии не жил. Я всегда был домашним человеком. Но часто бывал там у сокурсников.

– В «шестерке» (общежитие №6 при ПГУ)?
– Да. Там много было веселого. Могу рассказать «мальчиковую» историю. Был у меня хороший приятель – двумя курсами младше. Жил он как раз в «шестерке». И я как-то узнаю, что он лежит в больнице с ножевым ранением. Порезали его в этой общаге, напились там все... и – порезали. В больнице веселый перебинтованный приятель рассказывает: «Идет он на меня с ножом. Смотрю я на этот нож и думаю: я, что, слон». Такой вот был нож. (Смеется.) Случалось всякое, но в основном веселое, про любовь, про свободу и много, как бы сейчас сказали креативного.

– Вам приходилось драться?
– Понятно, что всем приходилось. Но поскольку я публичный человек, то иногда и это дело получалось публично – выдержки не хватало. Однажды даже судили за драку, но под амнистию попал. Журналиста я избил за словесное недержание.

– А в юности?
– Так я в армии был, а этого уже достаточно. Причем в стройбате – там, где 70% военнослужащих – ранее судимые.

– Игорь Валерьевич, а откуда вообще появились зачатки вашей гражданской активности?
– В характере, видимо. В школе еще проявилось, в армии. Я всегда встревал во что-нибудь, когда чувствовал произвол, хамство силы. Это где-то в подкорке, в генотипе.

– Расскажите о вашей семье...
– Мама и папа умерли уже. Отец был достаточно известным в Перми художником – иллюстратором детских книжек, таких как «Шагал один чудак», «Капризка». Мама была бухгалтером. Я второй раз женат. Жена у меня тоже известный в узких кругах человек – Светлана Маковецкая. Она сейчас возглавляет Центр «ГРАНИ». Она высококлассный специалист, занимается вопросами административной реформы и много чем еще, в последние годы живет между Москвой и Пермью. Дочь моя Ольга появилась вне брака, сейчас учится на первом курсе философского факультета. Первую сессию сдала на «отлично».

– Есть ли у вас хобби?
– Есть сферы, которым необходимо уделять определенное время. Нужно как-то заниматься своим телом. В моем варианте это такая физкультура с железом, но регулярно и уже лет 20, но без фанатизма, без добавок, без стероидов. Еще бег по утрам.

– С каким весом приседаете?
– С весом не приседаю: три года назад повредил ногу, семь лет назад – позвоночник. Максимальный жим лежа был 132 килограмма, сейчас около 125.

– В свободное время еще чем занимаетесь?
– Книги читаю.

– Кто автор вашей любимой книги?
– Прожить почти 50 лет и иметь одну любимую книгу – это как-то нездорово. Но авторов любимых, конечно, немного. Обидно, что затаскали нынче Иосифа Бродского, «опопсовили»… Говорить сейчас, что он любимый поэт, – все равно что быть модным. На Бродского я лет 20 назад набрел и с тех пор, можно сказать, не расстаюсь. В основном я больше читаю западную переводную литературу. Из увлечений последних 10-15 лет – Джон Фаулз, Жозе Сарамаго, Милан Кундера. Из наших давно не читал ничего лучше Андрея Битова. Недавно был потрясен книгой давно умершего российского писателя Ципкина «Лето в Цюрихе». Она о Федоре Достоевском. Это уникальная и гениальная литературная попытка реконструировать мироощущение Достоевского, анатомия его духовного быта. Литературу генерации: Виктор Пелевин, Харуки Мураками, Алексей Иванов – не понимаю.

– И последний вопрос: у вас много друзей?
– Нет… У меня и приятелей мало, а что такое друг, я, наверное, уже не помню. По-моему, эта категория возрастная. Есть люди, которые мне очень дороги, но их, естественно, единицы. Есть другие люди, которых я очень ценю, искренне уважаю, возможность общаться с которыми для меня очень важна, с их помощью я расширяюсь, становлюсь больше и глубже. А так, дом – работа, отпуск на море или океане, книги, когда успеешь.

Текст: Вячеслав Варанкин, 59.ru
Фото: Сеть