Сажают по-старому

Годы применения нового Уголовного кодекса (УК, вступил в силу в 1997 г.) обнаружили тот грустный факт, что изменение уголовного закона не повлекло изменения практики, поскольку буква закона оказалась не способна изменить правосознание служителей уголовной юстиции. Грубо говоря, кодекс у нас новый, а сажают людей по-старому. Слишком часто, чтобы отнести это на случайные ошибки, происходит то, что деяния, не описанные действующим УК как уголовные, на практике влекут уголовную ответственность и суровое наказание. Наша уголовная юстиция по-прежнему нацелена на самое широкое толкование уголовной нормы — традиция, которая тянется из социалистического прошлого и которую мы так и не можем преодолеть, несмотря на ее откровенную незаконность и неконституционность.

Текст: Андрей Федотов

УК в условиях социализма применялся не только как орудие борьбы против расхищения социалистической собственности, но и как дубина против частной собственности, предпринимательской деятельности как таковой (преступлениями считались, например, валютные операции, спекуляция, частно-предпринимательская деятельность и коммерческое посредничество). Таковыми по духу во многом остались и нынешний УК, и особенно практика его применения: любая предпринимательская деятельность, основанная на свободе договора и состоящая в совершении сделок с целью получения выгоды (т. е. обогащения!), оказывается на грани, а то и за гранью уголовного запрета.

Возникает вопрос: а как же быть с тем, что в соответствии с Гражданским кодексом все это является не только признаваемой законом, но и поощряемой деятельностью? В ответе на этот вопрос (вернее, в отсутствии такового) и проявляется болезненная и крайне опасная раздвоенность нашей правовой системы: одно и то же действие (сделку) гражданское право рассматривает как легальное действие, составляющее саму суть делового оборота, а уголовная юстиция (заметим, не сам закон, а его толкователи) — как «сделку-преступление». В результате наша уголовная юстиция находит эти «сделки-преступления» везде, где по какой-либо причине хочет их найти. Ведь сделки совершает каждый из нас едва ли не ежедневно.

Как же на практике снимается это противоречие? Очень просто: поскольку есть гражданское законодательство и отменить его уголовный правоприменитель не в силах, применимые, но мешающие ему нормы гражданского законодательства при разрешении уголовных дел, по сути, игнорируются. Делается это либо путем такого толкования нормы гражданского права, которое полностью искажает ее содержание, либо путем именования тех или иных легальных действий, например сделок, «подложными», «фиктивными» сделками, что создает некое квазиоснование для неприменения гражданского права. Так появляется своеобразное «уголовное гражданское право», которым руководствуется уголовная юстиция и которое с действительным гражданским правом не имеет ничего общего.Соотношение гражданского и уголовного права таково (и должно быть таково), что гражданское право регулирует нормальные повседневные отношения гражданского оборота, а уголовное право лишь охраняет (но не регулирует) эти отношения в случаях, когда их нарушение выходит за рамки частного права и затрагивает публичный интерес. Однако наше уголовное право, десятилетиями применявшееся в условиях тотально государственной социалистической экономики, оказалось не готово к защите гражданского оборота в том виде, как он существует в условиях частной собственности, которая в области права опосредуется преимущественно гражданским правом.Оказавшись перед лицом новых общественных отношений, уголовно-правовая практика вместо того, чтобы меняться самой, стала подгонять под себя действительность и корежить гражданское право, создавая взамен его не имеющее никакой легальной основы, но удобное для незаконной уголовной репрессии «уголовное гражданское право». Образно говоря, мы пришли к такому состоянию, когда сторож, вместо того чтобы ходить вокруг забора и охранять дом, начинает переделывать и забор, и дом на свой манер, «чтобы легче было охранять». Однако после таких усовершенствований домом эти конструкции уже вряд ли назовешь, да и жить в этих развалинах права тоже затруднительно.

Такое «уголовное гражданское право» можно обнаружить почти в любом уголовном деле, предметом которого являются так или иначе отношения в сфере предпринимательской деятельности. Но особенно наглядно и уродливо это исковерканное уголовным толкованием, переставшее быть самим собой «гражданское право» проявляется в толковании уголовной юстицией таких цивилистических институтов, как сделки и безвозмездность.

Действия, совершенные сторонами сделки, как уже было сказано, практикой уголовной юстиции просто объявляются преступными, а нормальная цель этих действий — получение имущественной выгоды — выдается за преступный умысел и преступную же корыстную цель. Никакую другую объективную и субъективную сторону состава преступления никто и не думает искать и доказывать. Применимое гражданское право попросту игнорируется (иначе из сделки невозможно «сделать» преступление), так же как и то обстоятельство, что участники сделок совершали их по своей воле, в своем интересе и на свой риск.

Что же касается безвозмездности (которая согласно закону является обязательным признаком любого хищения), то ее понимание уголовной юстицией совершенно особое, вышедшее из нашего социалистического прошлого и не имеющее ничего общего не только с реалиями нынешней экономики, но и с нормами сегодняшнего законодательства. Уголовная юстиция толкует безвозмездность как получение имущества «без возмещения» или «с недостаточным эквивалентом». При отсутствии возмещения особых проблем в юридической квалификации не возникает. А вот если «эквивалент» имеется, то «достаточен» он или «недостаточен», устанавливает конкретный правоприменитель, руководствуясь исключительно своим правосознанием. Такое толкование уголовной юстицией безвозмездности не только не имеет под собой никакой легальной основы, но и прямо противоречит применимой норме гражданского права, которая устанавливает, что безвозмездным признается договор, по которому одна сторона обязуется предоставить что-либо без получения платы или иного встречного предоставления. Уголовный кодекс определения безвозмездности не содержит (и содержать не должен, поскольку это относится к предмету гражданского права). Мало того, он сам использует такое же («общегражданское») понимание безвозмездности в статьях о конфискации. Но даже это не мешает правоприменителям и даже Верховному суду признавать этот юридический абсурд — «частично возмездную безвозмездность» — хищением.

В результате появляется практика по уголовным делам, когда «безвозмездным хищением» становятся исполненные и не оспоренные в применимой (гражданской или арбитражной) процедуре договоры, цена которых исчисляется многими миллионами. И сторона такого договора, в чьей голове правоприменитель усмотрел «уголовный умысел», становится обвиняемым, поскольку тот же правоприменитель посчитал, что многомиллионный договор «недостаточно эквивалентен» и поэтому представляет собой «безвозмездное хищение».

Роль, которую играет в нашей стране уголовная юстиция, является одним из главных барьеров, не позволяющих нам стать правовым государством, которого собственные граждане наконец перестанут бояться. И пока мы честно себе в этом не признаемся, нашим гражданам будут безвинно ломать жизни и судьбы, а наша страна будет тащить на себе эти родимые пятна тоталитарного репрессивного государства. Со всеми вытекающими отсюда последствиями — от эмиграции и бегства капитала до нежелания активного населения заниматься предпринимательской деятельностью, поскольку при реалиях нашей уголовной юстиции это добровольная запись в группу риска, риска подвергнуться уголовной репрессии без совершения преступления.