Власть в России: система против себя

Текст: Лилия Шевцова

Британский историк Арнольд Тойнби, придя к выводу, что некоторые цивилизации сами обрекли себя на разрушение, сформулировал закон «государственного самоубийства». Создается впечатление, что Россия может стать подтверждением того, что этот закон продолжает действовать.

КАК УСТОЯТЬ?
Внешне российская политическая система проявляет завидную устойчивость. Ее стержнем является авторитарный режим, легитимирующий себя управляемыми выборами. Благодаря способности к имитации он может принимать любую окраску и создавать иллюзию движения в противоположных направлениях. В рамках такого режима каждый может найти свое место — если он не претендует на политическую роль вне уготованного властью русла. Создание правящего тандема стало не только способом сохранения во власти Владимира Путина, но и позволяет проводить политику «качелей», которая апеллирует как к консерваторам, так и к сторонникам либерализации. Модернизационная риторика Дмитрия Медведева создает впечатление способности системы к обновлению, в которую многие хотят верить, особенно на Западе.

Разрешив критику своего силового плеча — милиции, власть, казалось бы, подтверждает готовность к самоочищению. Причем ощущается, что власть понимает, что с МВД нужно что-то делать, чтобы милиция перестала подрывать репутацию самой власти. Посредством создания эрзаца гражданского общества и контролируемого плюрализма власть кооптирует в системное поле представителей динамичных слоев, заставляя остальных ощущать все прелести прозябания в политическом гетто. Когда не срабатывает кооптация, в дело запускается тактика выборочного устрашения. Жесткий прессинг в отношении желающих выразить несогласие закономерен — по-другому власть поступить просто не может. Если сегодня разрешить протестное волеизъявление для тысячи, завтра на улицу выйдут пять тысяч. А послезавтра…

Фактором самосохранения системы является охранительная пропаганда, в которой задействованы блестящие российские публицисты и в которой участвует немало тех, кто позиционирует себя в качестве либералов. Вот набор их аргументов: «Народ не созрел для демократии»; «Власть плоха, но оппозиция еще хуже»; «Путин спасает нас от гнева рассерженного плебса». Эти клише являются способом оправдания реальности и самооправдания для тех, кто в ней удобно устроился. На самосохранение системы работает объективизм, который стал для интеллектуальной среды средством стыдливой апологетики.

Примером охранительства явилась и дискуссия о модернизации, начатая президентом, в которую вовлеклись и оппозиционные слои. Спор о том, какая модернизация нужна России — авторитарная либо демократическая, — возвратил нас к дискуссии, начатой Игорем Клямкиным и Андраником Миграняном в конце 80-х гг. С тех пор российская политическая мысль далеко не продвинулась. Любопытно, что сегодня ведущие дискутанты, несмотря на полемический задор, оказались единодушны в том, что Россию можно реформировать только сверху и без включения общества. Участники «модернизационного диспута» даже утверждают, что «процесс демократической модернизации должен стартовать через сугубо авторитарные рычаги».

Можно только приветствовать попытки экспертных групп, в частности команды ИНСОРа, перейти от общих фраз к проектированию путей преобразования российской системы. Но самые проработанные «дорожные карты» модернизации окажутся сотрясанием воздуха, если они не будут увязаны с одним условием — переходом от монопольной власти к свободной политической конкуренции, причем сразу и без всяких условий. Между тем ведущие проектанты двинулись в противоположном направлении, разрабатывая программу для «человека, который станет президентом в 2012 г.». Получается, что именно единовластие должно реформировать и систему, и самое себя. Но с какой стати? Откуда у коллег уверенность, что носитель персонифицированной власти захочет отказаться от своих полномочий? Если речь идет о Медведеве, то тем более непонятно, на чем зиждется их надежда, что Медведев захочет стать камикадзе. Он и сам всех уверяет в том, что является приверженцем исключительно технических инноваций. И почему Медведев будет готов после 2012 г. осуществить то, что он не может осуществить сегодня? А что касается либеральной риторики, то напомню, что сам Путин когда-то ее использовал весьма активно, и все мы знаем, чем все кончилось. Иными словами, подготовка «дорожных карт» для персонифицированной власти, как бы либерально она ни выглядела, может завершиться очередной дискредитацией либерализма. А смена режима и лидера может оказаться идеальным средством воспроизводства системы.

Наконец, отметим благоприятное для сохранения статус-кво внешнее окружение. У России нет врагов, которые бы заставляли ее напрягаться и тратить на внешнюю безопасность чрезмерные ресурсы. Западное сообщество заинтересовано в стабильности своего сырьевого придатка. Более того, оно позволило российской элите «инкорпорироваться в Запад» в личном качестве и начало играть в отношении российской власти роль легитимирующего фактора.

ОБ ИСКУССТВЕ СТРЕЛЯТЬ СЕБЕ В НОГУ
И тем не менее Россия вступила в новый этап, когда испытанные средства выживания системы начинают давать обратный эффект. А чем больше власть пытается давить на кнопку «статус-кво», тем больше она сама его и подрывает. Так, режим-гибрид, оставляющий форточку полуоткрытой, рано или поздно порождает стремление общества распахнуть форточку пошире. Имитационные режимы в Сербии и на Украине только усилили недовольство населения «потемкинской демократией». Правящий тандем начал саморазрушительную работу. С одной стороны, существование национального лидера в лице Путина не только ослабляет Медведева, отводя ему роль местоблюстителя, но и подрывает значимость института президентства. С другой — существование Медведева с его модернизационными лозунгами порождает сомнения в лидерстве Путина и заставляет ставить вопрос об ответственности последнего за создание конструкции, которую нужно модернизировать. Что касается репрессивного замаха власти, то он теряет силу, коль скоро не перерастает в тотальное подавление общества. А для последнего у власти нет ни сил, ни готовности.

Попытка обновить отдельные элементы системы грозит раскрутить советский синдром, который заключается в том, что в условиях централизации любые перемены вызывают разбалансировку всей системы. Стремясь встряхнуть милицию, российская власть создала для себя ловушку. Дело в том, что при сохранении основной функции милиции — защиты власти — переориентировать МВД на обеспечение безопасности населения невозможно. Следовательно, не только остаются основания для отчуждения между милицией и обществом, но милиция, став «мальчиком для битья», вряд ли будет усердствовать в защите интересов власти.

Несостоятельность системы очевидна и ее создателям, о чем свидетельствует их модернизационная мантра. Однако слабость оппозиции и — главное — вовлечение в обслуживание власти интеллектуального сообщества сужают шансы формирования системной альтернативы. Это затрудняет придание растущему общественному недовольству конструктивного характера и может толкнуть Россию к самому неблагоприятному исходу.

Пока отсутствие признаков тотального обвала и низкая протестная активность могут порождать у власти иллюзию, что ситуация под контролем. Однако не исключено, что события начали развиваться по сценарию, в сравнении с которым общероссийский Новочеркасск выглядит не столь уж плохим вариантом. Массовый протест свидетельствует о жизнеспособности общества и его политическом драйве. Деградация государства, разложение общественной ткани и уход населения во внутреннюю эмиграцию могут поставить под вопрос само существование страны.

Сумеет ли Россия обмануть закон Тойнби? Все зависит от двух условий: во-первых, смогут ли системные силы отказаться от апеллирования к единовластию как субъекту перемен и прийти к согласию относительно его преобразования с несистемной оппозицией и, во-вторых, сумеют ли они вместе получить для этой «дорожной карты» массовую поддержку общества.