Открытые, говоря русским языком, границы

Текст: Дмитрий Ценёв

Не знаю, как там по-датски — ни в школе не изучал, ни в институте, но Гамлета, когда он говорит: «Слова, слова…» — я понимаю чисто по-русски — так, каковую возможность предоставляет мне мой Великий и Могучий. Вот пример: есть языки, в которых антонимия (противоположность) достигается очень просто — к основному (основа — часть слова, несущая лексическое его значение) слову добавляется отрицательная приставка. Анти- у греков, а- итальянцев-латинян, маль- и ин- — у французов, ун- — у немцев, а не- — у кого???

Правильно, наше. И тут вдруг вспоминаю, что кроме «неправды» есть «ложь», «враньё», «кривда» и «обман». Это самое простое и первое, что взбредает на ум. То, наверное, чем мы пользуемся чаще всего… хотя, не прав: чаще мы пользуемся слэнговыми (slang — англ., jargon и argot — фр.,) и разговорными: «свистишь», «гонишь», «лапшу вешаешь», «очки втираешь», «горбатого лепишь», «ля-ля», «дуришь» и многое другое — в зависимости от нюансов и оттенков смысла и отношения к происходящему. Вплоть до обсценной (ранее, не так модно, как сейчас — «ненормативной») лексики, приводить всем известные примеры которой не буду. Нюанс (nuance — фр.) и оттенок, кстати — одно и то же.

Любовь и ненависть… Эти два слова, не имея визуально (как выглядит) и фонетически (как звучит) ничего общего, стоят на противоположных концах одной оси, как «да» и «нет», как «горячо» и «холодно», «свет» и «тьма», но… хоть и немногие такое слово употребляют в реальной жизни, «нелюбовь» есть в русском языке (современном), а вот «нависти» нет, как ни верти. Может быть, и была когда-то эта самая «нависть», но очень давно — во времена монарха Гороха. Мимоходом по приколу заменил «царя» на «монарха»… вроде б синоним (одно и то же), в первую очередь рекомендуемый в Word-овском меню, но, как говорится в рекламе, почувствуйте разницу! Что это? «И дым отечества нам сладок и приятен»?

А ни хрена! Всё те же «нюансы» (для эстетов, любящих подчеркнуть своё эстетство) и «оттенки» (для агрессивно настроенных русофилов, читай — патриотов). Царь — это правитель… ах, опять синоним местно-русский!.. Так вот, царь — правитель местно-русский, а монарх — это… хреновый как бы шотландский эль, которым как-то во времена дикой капитализации залили нищую, и потому радостную ко всему ненашенскому, незнакомому, Россию… Был такой продукт алкоголепроизводящей английской (правильнее — шотландской. Или ирландской? Надо в интернете посмотреть) промышленности. Невкусный, как вспомню. А как вспомню, так вздрогну. Хорошо, хоть менее опасный, чем спирт «Ройял» (кстати, ещё один синоним «короля», французский; а вы думали, от чего происходит название особенно громоздкого и величественного трёхногого фортепиано? — отседова).

Станем мы говорить: он — «незлой» или «недобрый»? «Незлой» для нас вовсе не значит «добрый» (скорее «недодобрый», хоть это и отдельно сформированное слово со своим собственным смыслом, читай — нюансом): скорее равнодушный, хотя и это не точно; а «недобрый» для нас совсем не значит «злой». Я люблю русский язык.

Наверное, потому что я не только говорю на нём, родном, впитанном с молоком матери и подзатыльниками отца, но и мыслю никак не иначе. А вот теперь о сленге… Мы сейчас, опутанные (интер)нетью, зашуганные техникой иностр. произв-ва и напичканные словечками песен рок-н-ролльных времён, порою даже и представить себе не можем, что когда-то могло быть наоборот. А бывало, когда, например, соцлагерь с его культурой и языками воспринимался борцами за социализм на территориях прогнившего запада как единственный оплот и союзник, да и последняя надежда… и не надо говорить, что такого не было. Было, да, и не случайно… ведь этот странный мир стал стрёмным миром, потеряв биполярность, утратив и один из мощнейших механизмов политического регулирования.

Отсюда и распоясавшийся международный терроризм, и распоясавшаяся в качестве мирового диктатора шлюха Америка, передком своим строящая весь мир под себя, а задком трясущая свои порнографические пляски под дуду одуревших уже от собственной жадности сверхмиллиардеров (толстосумов, богачей, воротил, тузов, крезов), мало чем отличающихся вожделениями и методами от тех же террористов… Энтони Бёрджесс, ввёдший в роман «Заводной апельсин» в качестве альтернативного культурного содержимого слова из русского языка в качестве молодёжно-модного сленга, наверное, и не думал, какую странную и трудноразрешимую задачу поставит перед нашими переводчиками…

Мне на глаза попались, минимум, два варианта перевода: в одном из них в русский текст были введены английские слова в качестве молодёжного жаргона на месте тех, которые в первоисточнике были русскими… Своеобразное зеркальное отражение… читать было трудно, но интересно, тем более, что Бёрджесса всегда интересно читать. Во втором варианте переводчик поступил иначе: те же русские слова, записал для нас английскими буквами и буквосочетаниями… читать гораздо легче, конечно, но чего-то такого противопоставительного стало не хватать… А переводчики ставшего не менее эпохальным, чем роман, фильма Стэнли Кубрика вообще не затруднились этим вопросом, видимо, вслед за самим Кубриком, «русскую» тему оставившим вовсе за бортом своего кино.

Вернусь-ка я к предоставляемому мне моим Великим и Могучим многообразию до безобразия в выражении синонимического и антонимического рядов, любой из которых можно простроить в соответствии своеобразной шкале Рихтера. «Счастье» и «несчастье» по словообразовательному признаку, например, хоть и кажутся крайними границами на своей оси, но на самом-то деле эмоционально мы гораздо сильнее чувствуем слова «горе» и «беда». Тот же самый далеко не самый лучший Word-овский тезаурус (запас — греч.) при нажатии правой кнопкой выдаст кое-что интересное прямо в меню: к «горю», например, «скорбь», и это уже нечто совсем другое, а к «беде» среди других — «бедствие», «напасть», «лихо» и «злоключение»…

Можно и ещё, кое-что вспомнив, добавить, но, я думаю, уже и не нужно… просто, говоря и пиша на родном языке, надо почаще пользоваться всей широтой (арсеналом) его ресурсов (возможностей), всем могуществом (мощью) его. Тем более, что мы ныне даже и отчёта-то себе не сможем дать, сколько ежедневно употребляемых нами слов было им позаимствовано и благополучно ассимилировано из чужеземных. И это хорошо, потому как делает нашу культуру, не только языковую, но и вообще всю, более восприимчивой и дружественной ко всему остальному миру, в отличие заносчивых англичан, равнодушных американцев, строгих немцев, самодостаточных французов. Нам всегда мало было самих себя.