Воскрешая стереотипы или Похвала бедности

Текст: Фёдор Куренков

Поговорим сегодня о «бедности» - таком непопулярном в наше время понятии и неприличном явлении. Бедным нынче объявить себя как-то неудобно и стыдно. В языко-вом пространстве появилась даже туманная политкорректная формула - «ниже прожиточ-ного минимума», что собственно и означает её дорогую, - пока ещё не костлявую в лох-мотьях старуху с клеймом «нищета», стучащуюся в дверь жалкой лачуги, но, тоже не ра-дующую глаз фрау в вытянутой кофте, в бесполых всесезонных башмаках с испитым ли-цом, а около юбки – мал, мала меньше. Тут всем понятно, что лучше быть здоровым и бо-гатым, чем бедным и больным. Иначе вы не креативны. Новое время требует иного взгляда – немного циничного, в меру наглого. А также и новых людей: успешных и образован-ных, берущих ипотеку и без натуги её выплачивающих, «управляющих мечтой» и заходящихся в восторге от «Мейбелин».

А как же быть с бедными? Пардон, с «находящимися ниже прожиточного минимума»? Ведь они состоят не из одних люмпенов, там есть и приличные люди, и они отнюдь не «лохи» и бездельники (мне кажется, что именно такой стереотип сложился у работников соцзащиты). Кто же реабилитирует понятие «бедность» и встанет на его защиту? Это положено тем, кто по своему сословию обязан утешать и защищать «униженных и оскорблённых». Это наша духовная элита – представители Церкви. К сожалению, наши батюшки при слове «бедность» готовы кричать: «Чур, меня! Чур!» Они истово разрушают проклятые пережитки прошлого, с корнем вырывая из нашего сознания стереотип – «священник должен быть беден» - не те времена. Дерзну-ка я восстановить порушенные стереотипы и сказать слово в защиту «бедности».

«НЕ БЕДНЫХ ЛИ МИРА ИЗБРАЛ БОГ БЫТЬ БОГАТЫМИ ВЕРОЮ И НАСЛЕДНИКАМИ ЦАРСТВИЯ» (Иакова. 2, 5).

Итак, бедность, и наше к ней отношение. Давайте возьмем сразу по «гамбургскому счету», и, не размениваясь на мелочные свидетельства, обратимся к высшей инстанции. Я говорю о Евангелии. У четырех евангелистов похвала бедности из уст Господа Иисуса Христа и призыв к ней звучит в тексте 24 раза (!). Тут нужно отметить, что и ветхозавет-ные писания наполнены сочувствием к бедным.

Древнееврейский Моисеев закон юридически обеспечивал социальную защиту беднейших слоев населения. Он запрещал при сборе любого урожая – хлеба, винограда, фруктов – убирать все до конца: «не дожинай до края поля твоего, и виноградника твоего не обирай дочиста, и попадавших ягод в вино-граднике не подбирай; оставь это бедному и пришельцу» (Левит. 19, 9). При раскрытии лжесвидетельства в суде, предусматривалось более строгое наказание, если обиженный был беден. При обнищании кого-либо, на ближайшего соседа накладывалась обязанность материальной поддержки всей семьи обнищавшего и заботы о ней. Но закон так же при-знавал и духовную исключительность за тем, кто избрал добровольную нищету ради мо-литвы и служения Богу. Но нравы менялись, духовная элита (первосвященники, законни-ки, фарисеи) нравственно деградировала, и ко времени рождения Иисуса Христа в ценно-стных ориентирах произошел полный переворот. Теперь отмеченным Божьей десницей и наградой стал считаться тот, кто богат, дороден и успешен. Грубо говоря; богатый - значит праведный. Известный евангельский эпизод с богатым юношей, который пришел к Иисусу искать путь для вечной жизни, описывают три евангелиста.

Ученики были до крайности обескуражены словами Христа: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божье» (Марка. 10, 25), - если богатый не может спастись, то кто ж тогда сможет?! Иисус Христос рушил все ценности и стереотипы, уста-новившиеся в опошленном, религиозно перверсивном сознании, устанавливая лишь одну ценность – человека, независимо от его половых и социальных различий. И, чем беднее и несчастнее был человек, чем меньше его коэффициент успешности, тем большего внима-ния он удостаивался от Господа. Да и самого себя Христос поставил на низшую социаль-ную ступень, изволив родиться в семье многодетного плотника. Покинув отчий дом для проповеди Царства Божьего, Иисус уже до смерти «не имел где главу приклонить». На нашем языке это называется - бомж. Посылая своих учеников на проповедь, Господь и их готовил к добровольной нищете, запрещая им брать с собой не только деньги, но даже смену одежды и обуви, уверяя, что по воле Божьей они за свои труды ни в чем не будут терпеть недостатка.

Добровольная нищета, т.е. свободно выбранное материальное ограничение и разда-ча всего имущества бедным оценивается, как высшая добродетель, превосходящая даже девство. Призыв: «Пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь со-кровище на небесах» (Марка. 10, 21) был воспринят многими поколениями христиан, как залог святости и руководство к действию.

Одновременно с похвалой бедности и призывом к нищете Господь предостерегал от богатства. Во всем Новом Завете вы не найдете хоть слова одобрения за достижение материального благополучия, скорее наоборот: «Горе вам, богатые! Ибо вы уже получили свое утешение (Лука. 6, 21). Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (12, 15). «Слышали все это фарисеи, которые были среб-ролюбивы, и они смеялись над Ним. Он сказал им: «Что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (16 ,13).

Нищелюбие, аскетизм, милосердие к бедным, благотворительность, самоотречение ради других – это не голая доктрина, а постоянная актуализация христианства, его плоть и суть. Для христианина не предполагается выбора: быть бедным, или богатым. Разумеется – бедным быть и превосходнее и логичнее, а богатство (если оно придет) должно быть употреблено для других. «Бедность более способствует добродетели, нежели богатство; и за кем есть грехи, те могут находить немалое утешение в пособии нуждающимся. Сам Бог, когда пришел и облекся плотью, и жил с людьми, то не почел за стыд – Самому заботиться о бедных», - слова святителя и проповедника IV века Иоанна Златоуста обычно не расходились с делами – сам, будучи архиепископом и человеком с достатком, он вел аскетический образ жизни, употребляя все свои доходы на нуждающихся.

«Если ближайшая и непосредственная цель нашей жизни не есть страдание, то наше существование представляет самое бестолковое и нецелесообразное явление» (А. Шопенгауэр).

С веками образ идеального христианина не подвергся трансформации. Во всех христианских конфессиях – православии, католичестве, протестантизме – духовный харизматик всегда носил печать аскетизма и материального минимализма. Причем этот стереотип не смогли разрушить ни роскошь церквей, ни явное богатство клира. А мировая литература и живопись явили очень трогательный персонаж – маленького (в социальном смысле) бедного человека, смиренно влекущего крест нужды, груз забот и обязанностей, но при этом не теряющий веры и надежды. Это комичные и добродушные крестьяне Сервантеса, жалкие герои Диккенса, при всех своих невзгодах радующиеся одному имени Христову, трагедийные и «отверженные» гамены Гюго во главе с Жаном Вальжаном. Нас трогают тихие слезы Андерсена над девочкой со спичками, Джанни Родари в «Голубой стреле» и светлая печаль О' Генри в «Дарах волхвов».

Даже среди «капитанов песка» в городе «сотен церквей» Сальвадоре-де-Баия на городской свалке среди порока и бесстыдства явился миру Леденчик – маленький христианин по вере и исповедник по убеждению (по роману «Капитаны песка» Жоржи Амаду был снят фильм «Генералы песчаных карьеров»). Что касается русской литературы, то ее феномен состоит в том, что она вся выращена на христианской закваске. Именно русское православие дало жизнеспособность произведениям Радищева, Достоевского, Лескова, Салтыкова-Щедрина, Чехова… Наша русская ментальность в синтезе с православием явили в литературе доминанту страдания, как цели жизни. Наша литература счастливо избежала куртуазного и дамско-будуарного романов. У нас не было рыцарского и приключенческого романов, не появились собственные Рабле и Свифт. Зато уже в 1850 году салонные барышни считали своим долгом прочесть «Антона-горемыку» Григоровича.

В общем и целом мир убежден, что хороший христианин непременно беден, мило-серден и приветлив. Он страдает, на нем тяжкий груз забот, но за все он будет, конечно же, вознагражден и получит утешение еще на этом свете. Народное сознание выстроило и обратную логику,- если индивид обладает всеми перечисленными качествами, да к тому еще и беден, то он непременно христианин. Этот стереотип прочно существовал в умах народа до последнего времени и был бы жив и дальше, если бы…

«ЦЕРКОВНОЕ БОГАТСТВО – НИЩИХ БОГАТСТВО» (блаж. Августин)

А кто должен поддерживать этот, с позволения сказать, стереотип? Кто своей го-рячей убежденностью, проповедью и своим примером будет вдохновлять богатых на ми-лосердие и благотворительность, а бедных укреплять и утирать у них «всякую слезу»? Настал момент вернуться к тому харизматику с высохшей от аскезы плотью и воспален-ными от ночных молитв глазами. Кстати, по большому счету, неважно, что на нем будет надето: православная ряса, католическая сутана, или пиджак протестантского пастора, - в любом случае люди желают видеть в своем духовном лидере, по меньшей мере, незаинтересованность в проклятом денежном вопросе, и человека, который отдает и раздает так же легко, как и принимает. И тут мы подходим к весьма щекотливому вопросу об отношениях священнослужителя с его материальным достатком.

Разумеется, здесь нет никакого юридизма – все на моральном праве. И возглас священника: «Почему я должен жить бедно?!» - всего лишь риторический вопрос, на который можно ответить лишь словами Христа: «У кого две одежды, тот дай неимущему; и у кого есть пища, делай то же» (Луки. 3, 10). Конечно, жить в довольстве не грех, но… «Быть святым – исключение; быть справедливым – правило» (В. Гюго). Если священнослужитель живет на подаяния и пожертвования прихожан, в коих, несомненно, и те две лепты вдовицы, которая «от скудости своей положила все пропитание свое, какое имела», то возможно ли потом со спокойной совестью смотреть в глаза этой вдовы из окна новой иномарки? Да, машина облегчает труды священника (правда, зачастую эти «труды» несколько преувеличены), но почему в выборе средства передвижения доминирует принцип роскоши? Почему духовенство при строительстве новой церкви с такой любовью и старанием печется о своём грядущем комфорте и удобстве, а на долю будущих прихожан: пожилых, инвалидов, младенцев не остается и десятой доли? О чём, спросите, речь? О достаточном количестве скамеек, о пеленальных столиках для младенцев, об удобном, тёплом клозете (и желательно не с одним сидячим местом), о чистом, вещевом складе для малоимущих и о столовой для них же, и т.д. и т.п.

Священник не имеет морального права жить богаче своих прихожан. «У служителей церкви, если не говорить о торжественных службах, роскошь является пороком. Она как бы изобличает привычки, говорящие о недостатке истинного милосердия. Богатый священник – это нелепо. Место священника подле бедняков. Можно ли постоянно, днем и ночью, соприкасаться с всякими невзгодами, со всякими лишениями и нищетой, не приняв на себя какой-то доли всех этих бедствий? Первое доказательство милосердия священника, а епископа в особенности, - это его бедность», - это рассуждение епископа Диньского Мириэля из романа «Отверженные».

Виктор Гюго создал образ благородного и сострадательного священнослужителя, достойного лишь превосходных эпитетов: «Значительные суммы проходили через его руки, но ничто не могло заставить его изменить свой образ жизни и позволить себе хотя бы малейшее излишество сверх необходимого». Правда, это образ католического священнослужителя… Ну так тем хуже для нас – православных. Интересно, задумывались ли когда-нибудь мои коллеги из духовенства; откуда в общественном сознании и в литературе возник образ бездельника попа-мироеда? Если вы думаете, что это плод советской постреволюционной пропаган-ды, то ошибаетесь; в русских бытовых сказках очень часто встречается сей комичный, но гадкий персонаж, именно оттуда и по отношению к попу явился эпитет «глаза завиду-щие, руки загребущие». А один из самых христианских писателей Лесков, из-под чьего пера вышел такой сочувствующий православному приходскому священству роман «Со-боряне», высказал парадоксальную мысль: «труднее всего обратить в христианство пра-вославного попа».

Да кому ж незнаком по русской литературе образ этого чванливого, прижимистого, лицемерного субъекта в рясе. Обычно такой персонаж вызывал лишь смех, но вот при созерцании картины Перова «Чаепитие в Мытищах, близ Москвы» уже возникает чувство гадливости. Не думаю, чтобы Перов выдумал этот сюжет, - обычно он писал с натуры. И вот еще один парадоксальный факт из истории Руси: за 900-летнюю историю русского христианства среди русских святых нет ни одного (!!!) приходского священника. Первым стал Иоанн Кронштадтский. Автор многотомной энциклопедии «История Русской Церкви» митрополит Макарий (Булгаков) нелицеприятно и откровенно пишет о нравах русского священства: о его невежестве и безграмотности, о его пьянстве и сребролюбии, о жестокосердии и равнодушии. Присутствовали даже такие отвратительные пороки, как содержание у себя наложниц!

Правда, это беда не одной России. Вот слова святителя Григория Богослова, жив-шего в IV веке в Византии: «Мне стыдно было за других, которые, будучи ничем не лучше прочих, с нечистыми душами берутся за святейшее дело, и прежде, нежели сделались достойными приступить к священству, врываются во святилище, теснятся и толкаются вокруг Святой Трапезы, как бы почитая сей сан не образцом добродетели, а средством к пропитанию, не служением, подлежащим ответственности, но начальством, не дающим отчета».

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ПРИВИЛЕГИЯ ХРИСТИАНИНА
Но ведь сейчас другое время, - прошли века, и, может быть этот ригоризм уже не-уместен и стоит немного либеральнее относиться к «маленьким» слабостям батюшек? Для посвященных – напомню, а непосвященным – сообщу, что священнослужители удостаи-ваются таких высоких Даров, каких не удостоились по слову Иоанна Златоуста даже ангелы. Неужели небесные благодатные Дары, пожалованные от Самого Царя Небесного, недостаточны, и есть основание к ним, уже самостоятельно, прибавлять еще и грубо материальные. Ведь все необходимое Господь и так дает в избытке: «Я был молод и состарился, и не видел праведника оставленным, и потомков его просящих хлеба: он всякий день милует и взаймы дает, и потомство его в благословение будет», - слова пророка из книги Псалтирь (36, 25). Как видите, сказаны они не о монашествующих и бездетных, - аргумент для тех, кто вознесет голос в защиту семей батюшек (зачастую многодетных), мол, ради детушек своих приходится честным отцам менять дар Божий на чечевичную похлебку (кто не знает, - см. книгу Бытия. 25, 31-34). Но это лишь вопрос веры, которая всегда была уделом избранных.

Впрочем, сдается мне, что некоторых не убедят никакие аргументы, и личное мате-риальное благополучие является для них оплотом и последним утешением, доктриной и символом веры. Для тех, наверное, нужно другое Евангелие с другим Христом. К тем же, кто имеет уши слышать, обращу слова того же Григория Богослова: «Сподобившийся быть служителем Христовым сам совершенно не должен иметь ничего своего, ни приоб-ретать чего-либо мирского, кроме необходимого для тела и только; все же прочее принад-лежит бедным, странникам и церкви. Что будет со священниками и священнослужителя-ми, которые ради себя самих и сродников злоупотребляют церковными доходами и со-вершенно не пекутся о бедных, но строят дома, бани, монастыри, башни, дают приданое и устраивают браки?»

Христиане мужественно отдавали за Христа жизнь на аренах, за ближнего полага-ли свои души, а уж бедность их страшила меньше всего. Нам теперь не грозят живые фа-келы Нерона и львы Колизея, мы не подвергаемся остракизму и оплеванию толпы, мы счастливо избежали ненависти мира, и нет для нас гонений. Единственное испытание нашей веры, которое мы можем сами возложить на себя – это наша бедность – исключительная привилегия христианина