На обиженных власть не удержать

Текст: Алёна Солнцева

Скандал с новосибирской постановкой оперы Вагнера обнажил давно существующую и весьма остро переживаемую обществом проблему, корни которой уходят глубоко в советское время. Современное искусство – часть менталитета развитых стран. Тех, которые нуждаются ради равновесия сложного современного общества в развитии толерантности. Если говорить просто, то в условиях нынешней городской многосоставной и мультинациональной культуры людям нужно расшатывать глубоко заложенные в подсознании предубеждения против «другого».

Все эти гей-парады, акционизм и прочие, безусловно, чуждые российскому обществу особенности так называемой отечественными шутниками «гейропы» служат в первую очередь обычному натаскиванию гражданина на спокойное отношение к проявлению любых непонятных ему действий, если они не угрожают его физической безопасности.

Безусловно, у искусства есть и много других функций, но мне думается, что сегодняшняя его поддержка властными элитами развитых стран обусловлена в основном этим полезным свойством.

Искусство (современное, актуальное, концептуальное) сознательно разрушает табу, искусство сокращает область сакрального, расширяет восприятие, приучает к терпимости, к тому, чтобы демонстрация непривычного не вызывала агрессии. Такая гимнастика социального поведения растягивает границы нормы.

Что происходит в России?Пока длился тренд на модернизацию, государство считало необходимым поддерживать современное искусство.Не потому, что оно кому-то нравилось, а в связи с тем, что так делают во всех странах, с которых мы тогда хотели брать пример. Но тренд изменился.

В странах, где власть видит свою задачу в том, чтобы гармонизировать сложные социальные отношения граждан, современное искусство считается союзником. Там, где главной целью является сохранение контроля над населением, оно, разумеется, оказывается врагом.

Сейчас люди, которые поставлены властью во главе нового культурного проекта, считают, что главной задачей политического руководства в этой сфере является поддержка «традиционных ценностей и духовных скреп общества». Что под этими словами они подразумевают, не всегда ясно, но предполагаю, это желание того же рода, что и мечта о «России, которую мы потеряли».В головах некоторых чиновников и политиков сложился образ идеальной консервативной страны, в которой рядом сидят казаки и казахи, дети поют советские мелодичные песни, все дружно крестятся, носят платочки, танцуют «Лебединое озеро» и декламируют нежные, за душу берущие строки Поэта.С чего начинается родина? Правильно, с картинки в букваре, реалистической картинки, которую видели наши деды, наши отцы и матери и которую увидят наши правнуки, если все пойдет хорошо и жизнь удастся вообще не менять. Никак.

Между двумя задачами – приспособить человека к вызовам быстро меняющегося мира или заставить реальность застыть в неизменном виде – непреодолимые противоречия. И они на самом деле не могут быть разрешены внутри одного сознания. Беда только в том, что идиллические картинки сельского Дома культуры, где местные бабы в сарафанах и кокошниках поют подблюдные песни, а на экране показывают современную версию «Свадьбы в Малиновке», сегодня далеки от реальности.

Все эти «народные хоры, песни и пляски» из фильма «Волга-Волга» родились в 1930-х годах, в то время, когда под руководством Сталина осуществлялась сознательная политика примитивизации культуры, чтобы она, эта культура, была понятна простому человеку. В студенческие годы у нас была такая любимая шутка: в знаменитой цитате из Ленина «культура должна быть понятна народу» неверно поставлено ударение. Надо читать не «понятна», а «понята». Народ должен понять искусство, тогда нацию можно будет считать преодолевшей вековую безграмотность.

Сейчас же этотпресловутый народ снова вызван для оценки произведений. На этот раз это не пролетариат, с классово верным чутьем, а народ православный, обидчивый и вечно оскорбленный в лучших своих религиозных чувствах.Как пролетариат являлся всегда вовремя и был всегда готов верно оценить не только Булгакова и Мейерхольда, Зощенко и Ахматову, Прокофьева и Шостаковича, но и генетику, психоанализ, лингвистику, юриспруденцию, статистику, социологию, языкознание, так и нынешние верующие всегда готовы демонстрировать свою уязвимость и пострадать от малозаметных простым глазом, скрытых за стенами театров, галерей, музеев произведений.Обычно этим вызовом на публичную проверку начинается период, которого потом долго стыдятся.Суть его даже не в том, что главным экспертом во всех областях становится некая слепая сила, готовая возбуждаться по любому поводу, а в том, что экспертное мнение полностью игнорируется. Специалист может сколько угодно объяснять и доказывать, но ему не верят, потому что напрягаться и вдаваться в подробности очень не хочется. Кричать «Позор, кощунники, ату!» куда проще.

Сталинский эксперимент в области культуры отбросил страну, в начале ХХ века наконец вырвавшуюся на передовую мирового развития, в глубокую провинциальность. К концу ХХ века Россия, с ее когда-то громадным потенциалом, пришла с заметным, хотя и не осознанным гражданами культурным отставанием.Нынешняя политика возвращения к самобытности и духовному консерватизму неминуемо приведет к еще большей изоляции и умственной деградации.Дело в том, что после длительной советской диеты даже у лучших представителей нации возникла боязнь новизны и сложности. В сознании большинства сложное стало синонимом обмана, за сложной конструкцией сразу мерещится чья-то враждебная манипуляция, а новое вызывает инстинктивную тревогу.

Многие вполне продвинутые и даже весьма образованные сограждане реагируют на эксперименты в области искусства с болезненной остротой, так, что становится понятно: если и есть реальная область сакрального у нашего народа, то она именно здесь.

Классика для советской интеллигенции слишком долго была единственным спасением от примитивного идеологического насилия. Поэтому именно и только в России сформировался своего рода светский иконостас, в который входят классики первого разряда, по отношению к которым нельзя позволить никакого осквернения. «Руки прочь от Толстого и от Чайковского, от Пушкина и от Гоголя» – вот их девиз. Поэтому возникают нелепые идеи типа проверки театров на искажение классики, как будто существует канон, по которому можно сверить чужое восприятие. Но те, кто поддерживает эти идеи, отталкиваются от представления об иерархии внутри искусства, соответствующей иерархическому и вертикальному строению общества.

Классика (то есть корпус канонических текстов, в том числе и художественных, и музыкальных, созданный и окончательно оформленный в 30-х годах ХХ века) в сознании российской интеллигенции стала святыней, любое взаимодействие с которой требует особого посвящения, но зато дает благодать. Поэтому попытки современного искусства использовать классические сюжеты для диалога воспринимаются как посягательство на незыблемость духовного идеала. Поэтому так легко соединились в одну кучу «оскорбленные чувства верующих» с искажением классики.Министерство культуры, выступая на стороне «обиженных искусством», показывает, что сегодня государство всей своей мощью выступает за стагнацию и подражание старым образцам.Что единственным или, во всяком случае, главным содержанием государственной политики в области культуры становится консервация готовых ценностей в той их базовой комплектации, которая уже одобрена в строгое советское время. Сигнал, требующий реакции, – и я очень опасаюсь, что по совокупности у этой позиции будет поддержка большинства.

К сожалению, власть, сделав своим главным лозунгом стабильность, не учитывает, что такая решительная поддержка консервативного сектора в архаичном и малоразвитом обществе, как российское, угрожает прежде всего самому существованию и власти, и общества. И эта угроза куда более существенная, чем та, которую воображают охранители, пугающие граждан развращающей силой современного искусства. Лучше было бы оставить это вопрос богословам и философам, а гражданам обеспечить выбор развлечений по вкусу. Меньше было бы проблем.

Но, взявшись за тотальный контроль общественных настроений, власть не может остановиться.