Объединённые расстрелом

Тридцатое октября, День политзаключенного в этом году получился совсем не таким, как в предыдущие пятнадцать лет. Впервые по инициативе правозащитного общества «Мемориал» у Соловецкого камня зачитывали имена расстрелянных. И впервые отслужена была по репрессированным панихида с участием провластного молодежного движения «Наши», ранее историю политических репрессий игнорировавшего. И впервые поминать политических заключенных на Бутовский полигон отправился президент Путин.

Акция, устроенная «Мемориалом», называлась «Возвращение имен». 29 октября с десяти утра до десяти вечера всякий мог прийти к Соловецкому камню, получить небольшой отрывок составленного «Мемориалом» списка людей, расстрелянных в сталинские годы, подойти к микрофону, установленному рядом с Камнем, прочесть имена, поставить на Камень свечку. «Мемориал» приглашал участвовать в акции всех желающих, но просил лидеров политических партий не приходить со своей предвыборной символикой. Предполагалось прочесть полтора миллиона фамилий за двенадцать часов. На самом деле имена читали два дня с перерывами на сон, организованную «Нашими» панихиду и организованный правозащитником Львом Пономаревым митинг под лозунгом «Свободу политзаключенным».

В сквере у Соловецкого камня весь день стояла небольшая, но постоянно обновлявшаяся очередь из добровольных чтецов расстрельного списка. В основном это были интеллигентные и немолодые люди. Многие имели отношение к правозащитным организациям. Зачитывать список приезжали лидер партии «Яблоко» Григорий Явлинский, лидер СПС Никита Белых, уполномоченный по правам человека Владимир Лукин, писатель Василий Аксенов, экономист Александр Аузан… Никаких, кроме зачитывания списка, речей, никаких комментариев, никаких лозунгов. Только имя расстрелянного, возраст, профессия и дата расстрела.

Часов в пять вечера к Соловецкому камню приехал лидер Объединенного гражданского фронта Гарри Каспаров. Он получил свой кусочек списка, отстоял общую очередь под присмотром двух охранников, подошел к микрофону и принялся читать. Ему достались фамилии на «Л». «Латце Виктор Генрихович, 53 года, старший консультант “Роскожснаба”, расстрелян 7 марта 1937 года. Лашнев Сергей Андреевич, 50 лет, счетовод отделения “Союзмясо”, расстрелян 11 октября 1937 года. Лебедев Александр Васильевич, 49 лет, священник, расстрелян 19 августа 1937. Лебедев Александр Петрович, 50 лет, дворник, расстрелян 21 октября 1937 года…»

Голос Каспарова заметно дрогнул. Он продолжал читать. Дальше в его списке были одни расстрелянные Лебедевы: «Лебедев, грузчик, расстрелян… Лебедев, главный редактор “Детиздата”, расстрелян… Лебедев, кустарь-веревочник, расстрелян… Лебедев, колхозник, расстрелян… Лебедев, бригадир, расстрелян… Лебедев, плотник, расстрелян…»

Список у Каспарова закончился. Он отошел в сторону. У него было растерянное лицо. Каспаров сказал корреспонденту: «В голове не укладывается. Священник, плотник, редактор… Про Катынь понятно, что там расстреляны польские офицеры, про Бабий Яр понятно, что там расстреляны евреи. А тут людей ничто не объединяет, кроме того, что они люди и они расстреляны».

Это эпическое перечисление людей, не связанных ничем, кроме смерти, и вправду завораживало. Многие из тех, кто пришел читать список, читали, уезжали по своим делам, но через несколько часов возвращались, становились в очередь снова и снова читали, как будто силясь понять, чем связаны между собой дворник, священник, комиссар, колхозник, партработник, учительница.

Текст: Валерий Панюшкин, публикуется в сокращении