Камо грядеши, "виноваталия"?

Ещё полгода назад Россия казалась одной из самых стабильных стран мира, а её власть — почти высечена из мрамора. Прошло каких-то шесть месяцев, и стало очевидно: «строители» надули, никакого мрамора и в помине нет, а фундамент положен на плывуны — здание ползет. Куда?

Хорошая новость: авторитарные режимы по определению нестабильны — средний срок их жизни редко превышает 11 лет. И понятно почему: попробуйте постоять на одной ноге больше 15 минут — захочется подставить вторую. Вот и авторитарные режимы стоят на одной ноге — вертикали исполнительной власти; законодательная и судебная ветви, которые в демократиях выполняют роль равновеликих растяжек, в авторитарных даже не придатки — составные части все той же одной ноги, которая к тому же бесконечно испытывается на разрыв группами интересов, борющихся внутри нее. Войны силовиков, сопровождавшие весь 2008 год, борьба за ресурсы Стабфонда, противостояние между технократами — бюрократами и чиновниками в погонах, а теперь между аппаратами Кремля и Белого дома, и все чаще выплескивающееся наружу напряжение внутри дуумвирата — все это будто из учебных курсов по теории и практике авторитарных режимов.

ПРОГНОЗЫ ОТ ХИЧКОКА
Плохая новость: такие режимы редко распадаются без крови. Авторитарные режимы относительно эффективны только тогда, когда у власти много денег и есть возможность покупать лояльность населения, чиновников, равно как милиции, армии, чекистов, то есть тех, кто призван ее защищать, — приличными зарплатами, льготами, надбавками к пенсиям и проч. А когда этих денег нет и директор департамента какого-нибудь министерства узнает, как узнал сейчас, после окончания праздников, что зарплата его сокращена на треть? А милиционеры — что льготы срезали, а книжечка талонов на бензин похудела? Кто будет «за так» продавать свою свободу? И чего охранять эту «священную корову» — власть, коли от нее ни мяса, ни молока? Что и было уже продемонстрировано во Владивостоке, когда местная милиция отказалась бить своих сограждан.

Прогнозы между тем вполне в стиле фильмов Хичкока: безработица в лучшем случае — 10%, в худшем — все 20% плюс еще такая же скрытая (отпуска без содержания, сокращенная рабочая неделя).

Цены на нефть, если сильно повезет, $35–40 за баррель, а если нет — показывают стресстесты — и $10.

Правительство, ориентируясь на лучший из худших вариантов, уже готовится секвестировать бюджет, ходоки уже отправились в МВФ и Мировой банк просить деньги в долг, но дадут ли после газового скандала — еще вопрос.

В охаянные 90-е было трудно, но в сравнении с тотальным дефицитом советских лет — все лучше, сейчас будут сравнивать не с девяностыми — с 2007-м, когда цены на нефть зашкаливали, а ВВП на душу населения ушел далеко за $10 000.

Исследования показывают: когда народ очень беден (ВВП на душу населения меньше $1000) или когда, напротив, он чувствует себя относительно комфортно (ВВП на душу больше $7000), жестким режимам бояться нечего, а вот когда ВВП уходит в диапазон $4000– $7000 — ситуация становится крайне нестабильной.1

Кого будут винить? Местные власти да губернаторы, к которым ходили в 90-е и которых теперь назначают из Москвы, больше ничего не решают, парламент — не место для дискуссий, политических партий, способных канализировать протест в какие-то цивильные формы, нет. Все взоры, все крики о помощи, все возмущение будет обращено к центральной власти — к Кремлю и Белому дому. Вот тут-то они, эти властные кланы, и начнут искать меж собой виновных.

СТРАХИ И РЕАЛИИ
Самый сегодня растиражированный сценарий социально-политических последствий кризиса: народные массы, оставшись без работы и средств к существованию, выходят на улицы и сметают власть. Вряд ли. В начале 90-х, когда инфляция достигала 1200%, в забастовках по всей стране приняло участие максимум полпроцента населения (от 120 200 до 357 600 человек), пик пришелся на 1997 год — тогда, по данным Госкомстата, бастовало 1,4% населения. А ведь тогда еще были независимые СМИ, телеканалы, которые вполне подробно рассказывали о тяготах жизни и должны были бы служить средством политической мобилизации населения, то есть инструментом объединения людей. Сограждане были, конечно, весьма недовольны ситуацией, о чем и сообщали социологам: о своей готовности принять участие в акциях протеста в разные годы заявляло от 23% до 42%, но доля тех, кто реально выходил на демонстрации, редко когда превышала 7%.2 Причин на то много: это и крайняя атомизация населения, и слабые институты гражданского общества, и несуществующие профсоюзы, и привычки, выработанные еще с советских времен. И не видно, почему эта ситуация, тем более учитывая трудности с транспортом информации и возрожденным страхом перед государственным насилием, должна стать другой сейчас.