Кризис. А как было в прошлый раз?

ПОД СЧАСТЛИВОЙ ЗВЕЗДОЙ
Российские акции в 1999 г. стоили невероятно дешево и, вложив в фондовый рынок $15-20 млн, на пике роста в 2008 г. можно было получить миллиарды, вспоминает президент «Росгосстраха» Данил Хачатуров. Индекс РТС за год вырос почти втрое, с 60 до 175 пунктов. Но это просто мелочь на фоне удивительного стечения обстоятельств, которое случилось в России вскоре после кризиса.

Цена нефти по итогам года выросла на 130% до казавшихся в то время невероятных $25 за баррель. А ведь средняя цена на нефть держалась на уровне вдвое ниже на протяжении 13 лет — с 1986 г., отмечает научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Ясин. Он и президент Альфа-банка Петр Авен сходятся в том, что нефть так долго не дорожала из-за последствий распада СССР. А в 1999 г., по мнению Авена, цены на нефть подтолкнуло вверх усиление спроса на энергоносители со стороны Индии и Китая. Ясин считает более важным то, что капиталы портфельных инвесторов, напуганных азиатским и российским финансовыми кризисами, потекли, в частности, и на рынок нефтяных фьючерсов.

А ведь в начале года российский бизнес, как писали «Ведомости» в 1999 г., учитывал, что в самом худшем случае цена нефти не превысит $5 за баррель. При тогдашнем состоянии российского бюджета это означало национализацию нефтяных компаний, новый дефолт по госбумагам и полный экономический крах. «Но когда начали расти цены на нефть, стало ясно, что прогнозы депрессии на 10-15 лет, к счастью, не реализуются», — говорит владелец группы «Мой банк», сенатор Глеб Фетисов.

Почти пятикратная девальвация рубля, так болезненно воспринимавшаяся осенью 1998 г., теперь оказалась для экономики прямо-таки спасением. «Резко снизилась себестоимость, началось замещение импорта — появились новые заказы. Рублевые долги обесценились — это позволило реструктурировать долги. Один доллар вложений стал приносить в 10 раз больше эффективности», — перечисляет бывший совладелец крупной банковской группы. В то время делать фундаментальные инвестиции для ускорения промышленного роста было необязательно, согласен Авен: «К моменту кризиса в экономике было заполнено всего 50-60% мощностей. Поэтому их относительно небольшая дозагрузка в 1999 г. и смогла вызвать заметный рост». В этом, кстати, принципиальное отличие 1999 от 2009 г.: сейчас, по оценке Авена, загружено до 90% мощностей.

Девальвация снизила реальные зарплаты, добавляет Фетисов. «Скачки валютного курса в то время создавали определенное беспокойство для бизнеса, но по итогам года оказалось, что мы сработали гораздо эффективнее, чем раньше», — припоминает основной владелец «Вимм-билль-данна» Давид Якобашвили. А владелец НЛМК Владимир Лисин с благодарностью вспоминает, что правительство заморозило рост цен естественных монополий — на электроэнергию, газ, железнодорожные перевозки. Хотя эту меру критиковали как нерыночную, Лисин напоминает о ее плюсах: «Начала рушиться система взаимозачетов, в экономику стали поступать живые деньги». Тем более что дефолт по ГКО-ОФЗ избавил бюджет от нереалистичных обязательств по их обслуживанию, добавляет к этому Ясин.

ДОЛГИ НАШИ ТЯЖКИЕ
Но в первый послекризисный год жизнь в России отнюдь не производила впечатления счастливой. Особенно для банков, погруженных в переговоры с кредиторами о реструктуризации своих долгов. Валютные займы, взятые до кризиса, оказались неподъемными для них как раз из-за девальвации рубля.

Зато ЦБ под давлением Международного валютного фонда летом 1999 г. отозвал лицензии у шести крупнейших банков — Инкомбанка, «Онэксима», «Менатепа», «Российского кредита», Мосбизнесбанка и Межкомбанка. По версии фонда, эти банки утаивали активы, чтобы не расплачиваться с зарубежными кредиторами. Претензии МВФ были нелепыми, возражает бывший председатель АРБ Сергей Егоров: он настаивает, что банки этого не делали, а власти согласились отозвать лицензии ради кредитов. «Я дважды побывал у премьера , был у Ельцина, о визитах в ЦБ уж и не говорю — но всё было тщетно», — вспоминает он. «У Межкомбанка была особая ситуация — 24 июня мы подписали реструктуризационное соглашение с нашими западными кредиторами, которое ЦБ одобрил <...> уже к сентябрю мы должны были запускаться как банк с нормальным капиталом, часть из которого согласились приобрести иностранцы. А через шесть дней у нас отозвали лицензию. Геращенко мне позвонил и сказал: это просто политическое указание», — негодовал в одном из интервью гендиректор «Ингосстраха» Александр Григорьев, который тогда возглавлял «Межком».

Хотя бридж-банки для вывода активов возникали: клиенты «Онэксима» перетекли в Росбанк, рядом с «Роскредом» вырос «Импэкс», а на месте «Менатепа» возникло сразу два банка — «Менатеп-СПб» и Доверительный и инвестиционный банк (впоследствии переименованный в «Траст»).

Агентство по реструктуризации кредитных организаций, которое приступило к работе как раз летом 1999 г., имело дело с проблемными, но все же живыми банками, добавляет бывший председатель АРБ. Но некоторые из крупных жертв кризиса попали под управление агентства. Заголовки первых номеров «Ведомостей» говорят сами за себя: «АРКО приобрело абсолютный контроль над банком «Российский кредит», «АРКО делит кредиторов СБС»… В то время под наблюдением агентства находилось 252 проблемных банка — около 10% от имевшихся в стране.

А Парижский клуб кредиторов вынудил российское правительство пойти, по сути, на новый дефолт — по третьему траншу облигаций внутреннего валютного займа, припоминает Олег Буклемишев, в то время советник министра финансов Михаила Касьянова: «Они требовали равного отношения ко всем кредиторам — мол, если Россия не платит по ГКО, то пусть тогда и по ОВВЗ-3 тоже не платит». Срок погашения бумаг на $1,3 млрд наступал в мае. В конце апреля Касьянов объявил, что выплат не будет и вместо денег Минфин через полгода выдаст инвесторам ОВВЗ с более поздними сроками погашения. Цена ОВВЗ-3 резко упала — с 39% от номинала до 5-7%, а позднее и до 4%. Но российские банкиры все-таки нашли, как на этом заработать. Вскоре правительство объявило о проведении взаимозачета: в оплату безнадежных долгов промышленных предприятий по валютным кредитам советского времени, прогарантированным Минфином, принимались ОВВЗ-3, рассказывает Буклемишев. Выгода была в том, что бумаги, купленные за бесценок, принимались по номиналу, вспоминает совладелец одного из крупных банков, и это позволяло банковским группам быстро очистить балансы от долгов.

«Тогда мы были в конце кризиса, — вспоминает Владимир Мау и добавляет: — А теперь в начале. Тогда кризис был национальный, а сейчас глобальный. Тогда не было надежд на улучшение — а сейчас они тем не менее есть».

Текст: Ольга Проскурнина, “Ведомости”
Илл.: Сеть