Слепки памяти о Березниках

Текст: Юрий Змеев

Как жили люди в окрестностях Березников, когда деревья были большими, сундук с елочными игрушками — сказочным, а дыра в заборе — окном в необыкновенный мир. Такой, каким сохранила его память березниковского краеведа Юрия Змеева. Мы продолжаем серию публикаций его рассказов о былом, начатую в №39 от 3 октября 2012 года.

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
Жили мы небогато, лишних денег в семье не было. Зарплата родителей была невелика, профессия вахтера оплачивалась скромно. Отец был инвалидом ВОВ и по состоянию здоровья не имел возможности устроиться на более денежную работу.

Трудиться по дому я начал еще до школы. Выполнял мелкие хозяйственные поручения. Зимой чистил снег от дома и до сарая, носил дрова для печки. Летом в мои обязанности входила доставка опила для поросячьей клетки, заготовка травы и крапивы на варево для того же животного.

Когда я пошел в школу, отец стал привлекать меня к заготовке дров. Родителям для этого выделили лес, который привозили с берега Камы. Там его пилили, складировали. Ну, а потом бревна подвозили к сараю и начиналась их распиловка на чурки. Сначала я просто сидел верхом на бревне, для веса, чтобы не ерзало, пока взрослые пилили. Ну, а дальше и сам начал осваивать двуручную пилу и уже мама держала бревно, а мы с отцом пилили. Отец учил: «Резко не дергай, не жми на пилу». И поощрял — «хорошо получается, молодец».

Все эти, пусть и не особенно трудные дела, в дальнейшем послужили заделом уважения к труду. Я не боялся работы и не отлынивал от нее.

СУНДУК
Главной мебелью в нашем доме были буфет и сундук. Первый — обыкновенный посудный шкафчик, покрытый темным лаком и обклеенный квадратиками и ромбиками цветных и зеркальных стекол, украшенный деревянной резьбой. Он казался вершиной красоты, а вот название «буфет» было непонятным.

Сундук, массивный и грубоватый, окрашенный в ярко-зеленый цвет, обитый медными уголками и накладками, имевший тяжелую овальную крышку, был полон таинственности, потому как всегда закрывался на висячий замок. В нем хранилось все самое ценное: документы, отцовские фронтовые награды, почетные грамоты, памятные значки, выходная одежда, номера газеты «Правда», с праздничными репортажами майских и октябрьских праздников, с похоронами Сталина, Жданова. И самое главное — несколько коробок с елочными игрушками.

Несколько раз в год все это добро доставалось, проветривалось, перебиралось. С вожделением я открывал коробки и осторожно рассматривал игрушки, обложенные ватой. Чего тут только не было! Шишки, бусы, звездочки, разноцветные шары и зверюшки. Эти новогодние ценности из стекла, картона и папье-маше вызывали у меня дикий восторг! Хотелось, чтобы поскорее наступили новогодние праздники, елка, подарки. А пока сундук закрывался. Я использовал его под свой стол: рисовал на нем, обедал, или, иногда, постелив пальтишко, спал.

Со временем у нас появились комод и шифоньер, а казенные столы и стулья заменили на самодельные, сделанные знакомым плотником на Бондарке. Шкафчик отдали тете Ане в Пыскор, а сундук еще долго служил нам. Его даже не оставили при переезде в город, там он сначала стоял в прихожей, а потом перекочевал в подвал и стал хранилищем для картошки.

ЧЕРДАК
С площадки второго этажа два лестничных марша вели на чердак. Первая лестница небольшая, всего 5-6 ступенек, затем уютная площадка, на которой играла малышня. Дальше наверх, в темноту, уходила вторая лестница раза в четыре длиннее первой: толстые и широкие плахи, не издававшие даже малейшего скрипа, фигурные перила, пузатые балясины. Там, в темноте проглядывались очертания массивной двери, всегда запертой на замок.

Первый раз я побывал на чердаке с отцом. С высоты дома был виден пожар где-то в Усть-Зырянке. В дальнейшем, не часто, но приходилось посещать чердак с друзьями. Какие-то детали стерлись из памяти, но главное не ушло, а, напротив, только высветилось с течением лет. Массивные деревянные стойки, брусья и толстые доски, нагороженные сикось-накось. На полу, засыпанном толстым слоем крупного шлака — мостки из досок. Шагнешь в сторону, и шлак скрипит громко и противно. Из слуховых окон полумрак режут лучи солнца, паутина по углам. Но, как ни странно, страха никакого. Хотя и жутковато.

Зато какое удовольствие обозревать окрестности! Вот школа за рекой сверкает на солнце чисто вымытыми окнами. Ребятишки покуривают за углом, тайком от учителей. А там Бондарка, и рядом давно заброшенные рассолоподъемные башни, заводские трубы. Вдали солеотвал на калийном комбинате: бегут по канатам вагончики, груженные чем-то похожим на песок.

Над старинным селом Веретье, основанном еще в XVII веке, высится громада полуразрушенной Свято-Троицкой церкви. Здесь, на верхотуре, хорошо мечталось и думалось. Строились планы, и жизнь казалась такой прекрасной и нескончаемой.

АЗОТЧИКИ
Перечитывая «Хронику трудового подвига», — книгу, посвященную рассказу о наиболее значительных событиях в истории азотно-тукового завода, я по прошествии многих лет заметил, что многие фамилии мне хорошо знакомы.

И ничего удивительного в этом не было, просто эти люди: участники войны, передовики труда и новаторы производства были родителями или близкими родственниками моих сверстников, одноклассников и знакомых ребятишек.

Ну, например, отец Алки Мясниковой, М. Ф. Мясников, в июне 1941 года одним из первых ушел добровольцем на фронт. Отец Мишки Мексина был инженером-химиком, эвакуированным в числе многих специалистов с Украины, он внес огромный вклад в наращивание производства. Мать Вовки Мурзина Н. И. Мурзина трудилась старшей аппаратчицей цеха очистки, за высокие показатели в труде была награждена орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.

В шестнадцать лет стал прибористом сын потомственного верхнекамского рабочего Вонифатия Павловича Струнина. На фронте он был зачислен в особое лыжное подразделение. В зимних боях под Москвой рядовой Струнин после гибели командира роты повел бойцов в атаку, обеспечив успех наступлению полка. Струнины жили в Усть-Зырянске. Их дом, с многочисленными надворными постройками стоял на берегу реки. Трое сыновей Вонифатия Павловича учились в Веретий-ской школе. Я был особенно близок со старшим, Владимиром. Впоследствии он стал одним из первых ветеранов троллейбусного управления. При встречах мы всегда впоминали наше детство, нашу школу. К сожалению, Володи уже нет.

А вот отец отъявленного веретийского хулигана Генки Воронищева В.А. Воронищев, командир тяжелого танка «Ленин», погиб на Воронежском фронте. Лейтенант Воронищев был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени. Генка отца никогда не видел, он родился, когда тот уже воевал. В семье сын оставался за старшего мужика, много трудился по хозяйству, а вот учиться не стремился, зато пошкодничать был горазд.

В книге также упоминаются фамилии модельщика В. М. Мишарина, токаря Н. Н. Старкова и еще многих других, мне хорошо знакомых азотчиков. Каждый из них заслуживает того, чтобы рассказать о них, но, к сожалению, это не в моих возможностях.

И, конечно, совсем не случайно то, что многие друзья моего детства пошли по стопам своих родителей и тоже стали азотчиками. Это Витя Солощев, Валера Черепанов, Володя Мурзин, Нина Санникова, Вася Сумин и еще многие дорогие мои луговчане.

ГАРНИЗОН
Все-таки иногда память меня подводит. Так, например, не помню, в каком году произошло переселение жителей из одиннадцатого дома, который находился недалеко от нашего. А через какое-то время там разместилась рота солдат МВД, которые осуществляли охрану сверхсекретного цеха на азотно-туковом заводе. Во дворе был сооружен стрелковый тир, построен гараж и конюшня, возведена спортплощадка. У ворот поставили будку, в которой нес службу часовой с карабином.

Любопытство пересиливало страх, мы с ребятами, расковыряв несколько щелочек в заборе и рискуя быть пойманными, частенько разглядывали, что там за забором происходило. Солдаты отрабатывали приемы рукопашного боя, маршировали, выполняли команды офицеров, стреляли по мишеням, заставляя вздрагивать.

Два раза в сутки рота повзводно заступала в караул. Мы уже знали, в какое время распахивались ворота, и взвод солдат строем с песней проходил по поселку. Ребятня пристраивалась позади строя и пыталась не отставать, маршировала, подпевала, провожая солдат до завода, где они скрывались за двойным забором с колючей проволокой, из-за которого слышался лай сторожевых овчарок.

Так продолжалось несколько лет. А потом место солдат заняли вохровцы. На первом этаже дома несколько комнат приспособили под жилье. В них проживали семьи Зариповых и Змеевых, наших дальних родственников. Глава семьи Зариповых работал в гарнизоне конюхом, а старшие Змеевы были вахтерами.

Куда и почему перевели солдат, никто не знал, но бывший «одиннадцатый дом» так и остался для нас «гарнизоном».