Слепки березниковской памяти

Текст: Юрий Змеев

Так бывает, и часто: проваливаются в бездну времени родные места, прогресс стирает их с лица земли, но память бережно хранит. На то она и память. О местах и событиях своей юности рассказывает березниковский краевед Юрий Змеев.

САХАРНЫЕ ДЕНЬГИ
Было мне тогда лет шесть или семь. В начале пятидесятых годов прошлого века иногда случались перебои с какими-нибудь продуктами: с хлебом, мукой или сахаром. И вот что мне вспомнилось.

Это было летом. Неожиданно из магазинов напрочь исчез сахар. А когда его все-таки привозили, то выстраивались длинные очереди. В них стояли и стар, и млад, так как в одни руки давали только по килограмму комкового сахара. Случалось, что в это время у стоящей в очереди бабульки других домочадцев дома не оказывалось: кто на работе, кто в школе, да мало ли где! Конечно же, обидно было, отстояв длиннющую очередь, получить только кило сахарку.

Ребятишки у магазина крутились постоянно. И вот эта бабулька, обращаясь к кому-нибудь из нас, просила, мол, мальчик, постой со мной в очереди, как будто ты мой сынок (или внучок, или племянничек), а я тебе за это рубль дам. На эти деньги тогда можно было купить или мороженое, или пачку всеми любимого гематогена в аптеке, или два пирожка с капустой, или.. В общем, много чего.

Конечно же, ребята соглашались. Продавцы, знавшие пацанят в лицо, догадывались о «подставе», но не противились. И заветный рубль оказывался в ребячьем кармане. Участвовал в этом «бизнесе» и я, но, в отличие от моих сверстников, которые проматывали заработанные монетки на конфеты и прочее, все отдавал отцу.

Помню, однажды удалось заработать таким образом одиннадцать рублей в день, а всего за тот год набежало рублей шестьдесят. Потом на них мне что-то справили из одежды или обуви. Мама была против такого «калыма», говорила, что это нечестные деньги. Отец же, наоборот, не противился. А я мало что понимал в финансовых делах. Такой вот коленкор.

РЕБЯЧЬИ ЗАБАВЫ
Напротив нашего дома, через дорогу, между магазином и высоким забором, ограждающим объекты штаба батальона внутренних войск МВД, задействованного на охране оборонных секретных производств на азотно-туковом заводе, был пустырь. Может, на этом месте когда-то стояла какая-нибудь постройка, но я такого не знаю. Дальняя от дороги сторона пустыря ограничивалась одноэтажным деревянным домом. Сразу за ним начинался спуск к Зырянке. Здесь отчетливо можно было определить высоту насыпного грунта, на котором, собственно, и стоял поселок Луга.

Однажды, в теплый весенний день, на пустыре появились люди с лопатами и разным столярным инструментом. Они разгрузили машины с пиломатериалом и саженцами, торфом и банками с краской. Оказывается, кем-то было принято решение соорудить на пустыре детскую площадку. Рабочие под руководством нашего поселкового коменданта, сурового однорукого инвалида Бойко, шустро вкопали столбы, смонтировали забор из штакетника, песочницы, качели, еще что-то. А по периметру посадили тоненькие березки, тополя и рябинки, чередуя их с акацией и боярышником. А главное — каждое деревце закрепили за ребятами и девчатами. Всем хватило. Мне досталась березка. Каждое утро, едва проснувшись, я хватал ведро с водой и бежал поливать свою «подружку».

Деревья принялись, и вскоре пустырь превратился в зеленый оазис, резко выделявшийся на фоне закопченных домов. Целыми днями на площадке звенели ребячьи голоса, в песке возилась малышня, кто постарше — играли в городки и волейбол. Каждый занимался тем, что ему нравилось.

И вдруг все в одночасье рухнуло. На заводе случилась авария, произошел выброс ядовитых газов и наши еще неокрепшие деревца погибли. Они были буквально обожжены, засохли и скрючились. Ребята очень переживали и не скрывали слез. Тогда мы еще не понимали, почему так случилось, и только через много лет стали соображать, чем же мы дышали, живя почти у самого заводского забора.

Детская площадка, конечно, не перестала функционировать, но особой радости, той, что была в начале, уже мы не испытывали. Постепенно ребячьи забавы перемещались в другие места. За сараями мы играли в лапту, на асфальте, вокруг технической библиотеки, где повыше, снег отчего-то сходил рано, там играли в «двенадцать палочек». А еще — в «цепи кованые» , в «казаки-разбойники». Но это уже за поселком, на поляне. Едва осенью мороз оковывал льдом болото, устремлялись туда с самодельными клюшками — играть в хоккей с мячом. Да, чуть не забыл всегдашнюю «вояшку» — лазанье по сараям и заборам, по поленницам и эстакадам.

А на детской площадке в основном возилась малышня. Там еще долго поскрипывали качели и ежегодно подкрашивались песочницы, столики, скамейки, поправлялся штакетник, а вот деревья больше не решались высаживать... Да что деревья! Трава-то толком не росла, одно слово — «химия».

ГУДОК
Не помню, в каком году, однажды, вдруг, почему-то отменили заводские гудки. Как будто обезглавили завод. Как было здорово рано утром просыпаться под густой, резкий, но всегда ожи-даемыый «тэцовский» гул! Ему вторили «содовский» и «шахтерский», но они были значительно слабее. Гудок извещал о начале рабочего дня, перерыве на обед, окончании работы. Он несся над Камой и окрестными селениями, был отлично слышен и в Усо-лье, и в Орле, и даже Пыскоре. Гудок сопровождал жизненный путь человека, дисциплинировал его. Никак не возьму в толк — почему запретили гудки?

ГОСТИНИЦА
В 1957 году наш дом был определен на капитальный ремонт. Всех жителей начали расселять в подготовленное для этой цели жилье. Нам тоже предстояло жить в таком месте. Чуть больше года мы прожили в доме № 12, называвшемся в народе «гостиницей».

Изначально он ею и был. Здание возвели в начале тридцатых годов прошлого века. Смотрелось оно довольно внушительно: двухэтажное, деревянное, но отштукатуренное с фасада и торцов, в плане напоминающее букву «Е». Общий коридор, общая кухня, общий душ. Множество комнат, бывших гостиничных номеров. На первом этаже, в правом крыле, находилась огромная столовая, буфет, кухонный блок с подсобками. Рядом, в пристрое, множество кладовок, ледник-холодильник. Зимой искусственно намораживали огромную глыбу льда, делали в ней проходы и закутки, а на лето все это засыпали толстым слоем опила. В таком «холодильнике» все лето хранились мясо и рыба.

Ровно в полдень, по сигналу заводского гудка, из заводоуправления в столовую чинно выхаживали служащие и специалисты во главе с директором завода К. М. Сарычевым. Я, устроившись на окошке, с любопытством разглядывал начальство, а мама обычно комментировала: вон директор, а это начальник цеха Младенцев, а вот те двое — Мушке и Блох — его заместители.

Рядом со столовой имелась парикмахерская, в которой работала тетя Клава, родственница моего приятеля Сереги Плющанского. Он был старожилом гостиницы. Плющанские жили на втором этаже, а мы — на первом. Вообще, там ребятни было много, в том числе мои одноклассницы: Наташа Постоногова, Валя Мухортова, Нина Орлова.

Стоит рассказать об интерьере. На второй этаж вела широкая лестница с фигурными балясинами и массивными перилами. Просторный холл, где проводились ребячьи игры и посиделки взрослых. По коридорам бегать запрещалось, но это мало кого останавливало. Ребята носились по длинным гулким коридорам, катались на перилах основной и запасной лестниц. Девчонки чинно прогуливались из конца в конец, перешептываясь и пересмеиваясь между собой. Было весело и шумно, но все же я скучал по своему дому, по своей квартире и комнате в ней: просторной, светлой и теплой. С нетерпением ждал окончания ремонта, постоянно ходил смотреть, как продвигалась работа, и когда, наконец, все закончилось, был несказанно рад.

В отремонтированном и обновленном доме все казалось своим, но не прошло и года, как родители получили однокомнатную квартиру в городе на Советском проспекте. Отдельную, со всеми удобствами. Осенью 1959 года я распрощался со своей малой родиной.

Не скрою, расставание было тяжелым. Я долго не мог привыкнуть к новому жилищу, скучал по ребятам, часто уходил в родные места, проводя там свободное время, ночевал у друзей. Но всему приходит конец. Постепенно появились новые друзья, городские. И уже с ними я продолжал бывать на Лугах, рассказывая и показывая им места своего детского обитания, познакомил с луговскими ребятами.

По сути, с переездом в город и закончилось мое детство, такое далекое и неповторимое.

ЭПИЛОГ
В 1969 году, отслужив в вооруженных силах почти три года, я вернулся в родной город. Буквально через пару дней отправился туда, где прошло мое детство — на Луга. С удивлением и грустью я бродил по некогда ухоженной и аккуратной улице — большинства зданий и построек уже не было. Появились какие-то новые сооружения из панелей и большемерного кирпича, обнесенные глухим забором. Заводоуправление и поликлиника уже функционировали на промплощадке, техническую библиотеку перевели в город, не стало ни аптеки, ни книжного магазина, ни гостиницы. В некоторых жилых домах еще теплилась жизнь, но это была уже агония.

Прошло еще два года, и все закончилось. Перестала существовать улица, ставшая главной в моей судьбе и отныне поглощенная новыми производственными мощностями азотного объединения.

Жалко? Не то слово, но жизнь не стоит на месте, а вместе с ней подрастает новое поколение березниковцев. И пусть у них будут свои главные улицы.